Авангардный композитор и современный классик Леонид Десятников о том, как его последнее произведение превратилось в балет и о том, что тусовка гораздо важнее, чем наставник
Авторский вечер Леонида Десятникова прошел во время международного музыкального фестиваля «Орган+», который в этом году сопровождал юбилейный, десятый международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева.
— Принять участие в фестивале меня побудили исключительно сентиментальные и частные соображения: много лет нас связывают теплые отношения с Верой Таривердиевой, лет двенадцать назад я даже был членом жюри конкурса органистов, и когда мне предложили поучаствовать в off-программе конкурса, с радостью согласился. Сегодня музыканты играют мои камерные сочинения разных лет. Среди них есть пара фрагментов саундтреков для кино, которые получили отдельную концертную жизнь. Также мы сбахаем парочку пьес.
— В начале этого года вы говорили, что пишете «Буковинские песни» для Алексея Гориболя, и я хотела бы узнать судьбу этого сочинения, тем более что сегодня вы встретились с Алексеем за одним инструментом.
— Его судьба довольно странная. Это как раз тот случай, когда я написал 24 прелюдии для фортепиано для Алексея из любви к искусству, — заказа у меня в это время не было. В нескольких интервью я обмолвился, что пытаюсь закончить некое сочинение. Видимо, это попалось на глаза хореографу Алексею Ратманскому, который позвонил мне и сказал: «Леня, меня очень интригуют эти ваши „Буковинские песни“». А я ему говорю, зачем тебе это нужно, они же не предназначены для балета.
— Вы ведь в прошлом работали над балетом вместе с Гориболем…
— Я работал с ним многажды, это вообще один из главных людей в моей жизни. Он мне ответил, что вдруг ему это сможет пригодиться. Я отвечаю, мол, совсем не балетная музыка. А он: «Я вас умоляю, можно мне познакомиться с этой музыкой?» Делать нечего — подготовил черновую запись (а я ведь не очень хорошо играю на рояле) и отправил ему в Нью-Йорк, где он живет. Через несколько дней Алексей сказал, что будет это ставить. Поскольку это написано для Гориболя, я надеюсь, что он найдет время и сыграет премьеру в American Ballet Theatre. И вот мы готовимся к этой мировой премьере: «Буковинские песни» стали фортепианным циклом в виде балета, и мне кажется, что такого еще никто не делал.
— Леонид Аркадьевич, вам часто приписывают в качестве миссии попытки найти место России в музыке, но почему-то кажется, что вы так себя совсем не чувствуете.
— Мне никогда в голову не приходило, что я могу отождествлять себя с Россией, потому что Россия у нас — это один человек, как вы знаете. Поэтому я не идентифицирую себя с огромной страной, мне кажется это глупым, но элементы русского фольклора занимают значительное место в моих работах.
— Вы использовали советские песни, фольклорные мотивы и все это миксовали. Чем вас привлекает использование подобных вещей в своих произведениях?
— Фольклор почти всегда звучит необычайно свежо. Когда вы находитесь в некоем мейнстриме, для человека, который получил классическое образование, это означает, что он всю жизнь должен существовать в симфониях Бетховена, операх Вагнера, музыке Брамса. Когда вы немного отодвигаете это в сторону, слышите русскую народную музыку в аутентичном исполнении, это производит впечатление свежего воздуха. Потому что эти песни устроены совершенно иначе, чем классическая музыка и очень вдохновляют. Меня вдохновляет не только русский фольклор, но и украинский, если речь идет о «Буковинских песнях». Хотя, строго говоря, Буковина не принадлежит целиком Украине, она частично относится и к Румынии. Так было много веков, когда эта территория ложилась сначала под одних, потом под других, что также означает, что это территория сильных миграций. Поэтому фольклор в Буковине — смешанный, нельзя просто «поставить печать» и уйти: вы слышите что-то, что может быть «еврейским». И это не исключено, потому что на этой территории проживали и еврейские семьи, так называемые штетлы. Там же есть элементы балканской, румынской, молдавской музыки и даже тирольские мотивы.
— Существует ли русская композиторская школа? Принято считать, что русская музыка имеет огромный бэкграунд.
— Это пожалуйста. В статистическом исчислении композиторов много, но если говорить о значительных фигурах, имеющих значение для мировой культуры, то их меньше, например, чем в Австрии. Это связано с историческими культурными особенностями.
— А что мы называем русской современной композиторской школой?
— Современной школы не существует, есть отдельные персоналии, которые в нее не соединяются. Школа — это давно отжившее понятие, думаю, оно уже неприменимо, актуально оно может быть относительно музыки XVI века, — если говорить про Западную Европу. А здесь не было никакой школы. Я говорю про «могучую кучку», это не школа, так как она состояла из пяти и примкнувших к ним людей абсолютно разного темперамента, уровня дарования и эстетики. У них были лишь общие идеи. Объединение имело практический характер, сейчас, сказали бы, что ради пиара.
— А как учиться сейчас? Вот вы не любите преподавать.
— Не то, что не люблю, мне никто особо не предлагает, да я и не стремлюсь — взять на себя ответственность за судьбы людей. Не так важно, у кого учиться, важнее существовать в какой-то среде, например в консерватории. Среда важна, а сам педагог может быть не важен. Сейчас вы не найдете человека, который обладал бы значимостью сенсея, отношения между учителем и учеником в наше время строятся по-другому. Значит, нужна среда, тусовка — может, ваши однокурсники, как выяснится позднее, станут намного важнее, чем ваш профессор. И мне кажется, что это относится не только к музыке.
Екатерина Вострилова
Фотографии Юлии Алексеевой