Известный калининградский бизнесмен, продюсер и меценат Владимир Кацман о том, как социальное расслоение позволяет улучшать уровень культуры и среды, о наследовании бизнеса и мягкой силе нового поколения
Владимир Кацман встретил нас в новом офисе, расположенном над пабом «Лондон» и клубом «Калининград Сити Джаз». Это оказался красивый лофт со стеклянными перегородками между рабочими комнатами, стенами, очищенными до родного красного кирпича, дизайнерскими батареями и светильниками. Очень модно. В кабинете Кацмана стеклянный потолок и полукруглое окно, которое можно было бы назвать эркером, если бы не размеры, — словом, окно это панорамное. Над головой прозрачный потолок, из которого виден фасад дома на Мира, 33. Фасад отреставрирован до подлинного — когда-то в этом доме располагалось посольство Советского Союза в Восточной Пруссии, что подтверждают барельефы звезд. С улицы, правда, их заметить трудно, но в кабинете они «светят» прямо над головой хозяина.
Чтобы получить офис в исторической части города, в старом немецком доме, над дорогим его сердцу пабом-клубом, Владимир Леонидович расселил 12 квартир, еще четыре в плане переселения. На фоне происходящего с хрущевками в центре Москвы мы логично начали разговор с этой темы.
— Как народ переселялся? В Москве жители с властью спорят, где и какие квартиры получать взамен старых хрущевок — равнозначные или равноценные. В твоем случае как было? Как человек с насиженного места уезжал?
— Какой человек?
— Житель этого дома. Вот ему говорят: «Покупаем квартиру».
— Да.
— Чем можно его мотивировать на то, чтобы он, прожив 20 лет в центре города, сказал: «Хорошо»?
— Это наша с тобой давнишняя тема: «Где моя собачка будет гулять, она тут привыкла»?
— Ну примерно. Очень часто при всякого рода решениях ссылаются на общественное мнение. А мне всегда хотелось его «руками потрогать», даже статистически понять, это действительное мнение или нам так хотят его представить. Вон, из твоих окон видна жертва общественного мнения…
— Я — жертва.
— Ты жертва, конечно, то есть твой проект умного дома на месте кафе «Сказка».<br />
— Как всегда, не в бровь, а в глаз сформулировано. Я на одном телеканале наблюдал за выступлениями этих несчастных, которым хотят поменять собственность. На митинг против сносов домов в Москве, по разным оценкам, пришли от 17 до 20 тысяч человек — с этой цифрой согласны и организаторы, и силовые структуры. Соответственно, была договоренность, что если выйдут 30 тысяч или 50, то власти очень серьезно вернутся к этому вопросу, но не вышли. Не вышло такое количество, которое необходимо. Какой процент населения составляет этот протестный слой?
— Переселение затронет миллион двести тысяч человек, как говорят.
— Миллион двести. А всего лишь 17 тысяч протестуют, ну плюс семьи, кого-то еще могут подбить, все равно несопоставимые цифры. Все остальные согласны, получается. Второй пример: меня пригласили на заседание общественно-политического совета при губернаторе, — это я, как Фунт, там сидел и при Боосе, и при Цуканове, и сейчас. Очень прикольная на совете появилась идея провести референдум во время выборов в сентябре. Как новатор я за это дело ухватился, начал говорить, — хотя обычно молчу, — поддержал идею с референдумом. Как бы на поверхности то, что он увеличит явку, если будет поставлен злободневный вопрос, например, по застройке Нижнего озера. Тут выступил председатель горсовета Кропоткин и сказал, что в любом случае референдум пройдет вхолостую. Но никто не понял, почему я выступил «за». Говорю сейчас крамольные мысли, которые, может быть, и не надо говорить. Естественно, никто бы не пришел на эту дополнительную фишку — референдум во время выборов. Может, какой-нибудь ноль целых хрен десятых повелся. Это как раз о том, что когда даже твоей собственности касается, и то не набирается внушительного количества протестующих, не говоря уже о том, что дело касается общегородских вопросов. И когда мне рассказывают про общественность, которая за сохранение брусчатки или против чего-то, я знаю, что это ноль целых хрен десятых людей, плюс адвокаты, получающие деньги за организацию этого процесса. Так устроено наше общество.
Что касается граждан, которых я расселил. Естественно, мы расселяли по цене, выше рыночной, это первое. Естественно, те, что остались, абсолютно точно знают, что цена их недвижимости значительно выросла, — это второе. За счет того, что в подъезде, который был просто в говно, сейчас настоящий немецкий порядок с аутентичными перилами, правильным полом, что фасад не просто красивый, а восстановленный и дорогой. Что касается равнозначности, то можно моего юриста позвать, и она скажет, что на одну комнату в коммуналке люди получали однокомнатную квартиру, вот и вся равнозначность и равноценность — заметь, условия выставляли они, а не я. Кому-то нужны были деньги, кому-то лучшие условия.
Стеклянный потолок в новом офисе Владимира Кацмана на Мира, 33
На одну комнату в коммуналке люди получали однокомнатную квартиру, вот и вся равнозначность и равноценность — заметь, условия выставляли они, а не я. Кому-то нужны были деньги, кому-то лучшие условия
— Дети бизнесменов нашего поколения где себя сейчас видят? Многие готовы взять и потащить родительский бизнес?
— У меня есть свой пример. Я задумывался о наследовании бизнеса, мне попалась брошюра, как наследовать бизнес, я ее от корки до корки прочитал. Ни хрена ценного, единственное ценное, что я почерпнул, — прежде, чем начать трастовое правление, или передачу бизнеса, или другую форму наследования, надо спросить самого соискателя. Я честно позвонил в Лондон и спросил у сына — слушай, я понимаю, что ты сейчас начнешь материться, но ты мне скажи, пожалуйста, тебе интересны мои рестораны и прочая хрень? Он говорит: «Пап, ты помирать собрался? Ничего у тебя не выйдет, еще рано. Но если серьезно, то как, — говорит, — живя в Лондоне, я буду управлять твоими бизнесами?» Поэтому в моей семье вопрос решен. Сын создал свой бизнес, я молю Бога, чтобы у него получилось. Естественно, я помогаю, но каким образом. Вот вы сидите в офисе, который он спроектировал вместе с партнером. У меня ребенок никогда не возьмет копейки просто так. Однажды я узнал, что есть идея застройки стадиона «Балтика», но категорически не жилыми домами. Что-то придумать надо было, какое-то пространство городское. Этим несчастным стало интересно, они сделали проект. Над проектом у них работали шесть человек, они четыре месяца платили им зарплату, как это принято в Туманном Альбионе, в фунтах, — и хотя идея зародилась в головах при власти, никакой бюджет эти траты не потянет.
— Можешь показать?
— Могу показать, потому что я выкупил права на этот проект за 75 тысяч фунтов. У своего сына — не у сына, а у его компании «Кубик и дизайн», которая находится в Лондоне. (Дальше мы смотрим проект визуализации пространства в районе стадиона «Балтика» — он производит впечатление крутой работы на уровне европейских городских парков, обладающих множеством публичных функций. — Авт.).
— А сам стадион? — ожидаемо вскрикиваю, разглядывая картинки.
— И ты туда же — единственный оставшийся в живых стадион в Европе! Самый старый стадион в Европе, как его на хрен убирать! При этом, извините, мы строим стадион на 35 тысяч мест с такими бабками вложенными. Что за отношение?! Я, например, категорически считаю, что не нужен стадион в этом месте, тем более, есть проект, который в принципе все решает. Самое старое здание — вот эта башня. Она действительно могла видеть парады гитлерюгенда, что меня ни капельки не заботит как еврея, но хотите сохранить — хер с вами, сохраняем. Посмотри, как они решили с этим зданием, — зеркальными окнами оно отражает другое здание, здесь могут быть раздевалки для кортов, кафе, все что угодно. Фонтан продлевается в пруд, который идет через весь парк. Мост называется «Моисеев мост», когда по нему идешь, вода на уровне взгляда, «воды расступились»…
— Вижу, тебе нравится.
— Мне нравится, да, я вообще рад, что мы взялись за этот проект, я заплатил и говорю: «Слушай, пусть он до лучших времен, когда заинтересует кого-то из сильных мира сего, лежит у меня в кабинете, а вы работайте дальше». Вот так я подошел к своему наследователю.
— Сильные мира сего сейчас находятся в госкорпорациях или в органах власти.
— Нет, я такого не говорил. Сильные мира сего — это те, кто управляет регионом реально.
— Я это и имею в виду — сегодня подобный проект без государственной поддержки и государственного финансирования никто на себя не возьмет.
— Слушай, ну если дальше продолжать, они делают сейчас проект на Урале, между Омском, Екатеринбургом и Томском. У моего сына есть партнер, его отец — олигарх угольный, очень серьезный человек, не то что я. Через государственно-частное партнерство собираются строить экопарк, хотят сделать его на короотвалах, которым сотня лет, 200 или 300 гектаров земли, а то и 400. Огромный парк, концепцию будет делать швейцарская компания, и они наняли уже пацанов, чтобы те креативную идею дали, с креативом у них все нормально. Или проект «Стрелка» Александра Мамута получил государственные инвестиции на формирование общественных мест в 36 городах страны. И вроде бы там есть Калининград.
— У нас сейчас молодой энергичный губернатор, молодая энергичная команда, все как на подбор. Как думаешь, могут ментальности сталкиваться, непонимание возникать у людей разных поколений?
— Антону Алиханову, — «Антону Андреевичу» у меня не поворачивается язык сказать, потому что я не в его подчиненных, — 30 лет, он ровесник моего сына, я волей-неволей сравниваю. Я общался с ним несколько раз, очень интересный парень. Меня торкнуло, когда он на великолепном английском обратился к иностранным инвесторам.
Какое-то время назад вдруг Антон Андреевич присылает мне sms: «Слушай, есть такая очень крутая исполнительница, зовут Манижа». Ладно, я — лошара, но ни Карачинов, ни Левченко (продюсеры «Калининград Сити Джаз». — Авт.), никто не знал историю этой девушки, которая, оказывается, очень популярна. В Питере выступила, в Ледовом дворце, то есть уже стала стадионной певицей, собирающей десятки тысяч людей. А мы не знали. Естественно, тут же запустили поиск и через три дня имели с ней контакт, она будет выступать у нас на фестивале. Вот пример нового — мы не знаем, что происходит в социуме, мы старые, никому не нужные пердуны, а вот эти люди в курсе. При всем том Антон пошел с нами к памятнику (жертвам Холокоста в Янтарном. — Авт.), это проявление уважения к другому поколению.
— И все же мы часто их не понимаем, а они нас, изменения происходят слишком быстро. Скажи, если бы это был не Алиханов, а какой-нибудь Вася Пупкин с предложением о неизвестной исполнительнице, ты бы как отреагировал?
— А ты знаешь, Вася Пупкин не имел бы права мне предложение сделать. Мы сейчас серьезную поддержку имеем от правительства области. Я не хочу называть сумму, но она в разы больше, чем мы получали от прошлого правительства, а окончательное слово в нашей вертикали может сказать только первое лицо. Ему очень понравилось то, что мы делаем. Он спросил, сколько нужно денег, я тут же ответил, как старый солдат. У меня цифра была заготовлена. Он сказал: «Хорошо, давайте, делайте». Этот человек имел право предложить. Поэтому будут кресла пластиковые — мы их с собой не унесем, оставим городу. Тысячу мест в зале наконец-то получат наши граждане, которых мы любим, которые будут сидеть на современных пластиковых стульях вместо лавок.
— А если бы не совпала его рекомендация с критериями фестиваля?
— Не могла не совпасть, потому что была проделана определенная коммуникативная работа. Во‑первых, мы пригласили его на наш фестиваль, во‑вторых, в его музыкальных пристрастиях мы услышали знакомые нотки, хоть не совсем наши. Он как-то пришел в клуб, и мы слушали правильного саксофониста. Мы поняли, что этот чувак разбирается. Конечно, если бы он сказал Ваенгу или Стаса Михайлова пригласить, то я бы категорически отказался, но он не сказал и не мог сказать. Не знаю, как его политическая судьба дальше сложится, но этот молодой человек слушает ту же музыку, что не совсем молодой я. Опять же, возвращаясь к поколениям, — мы с сыном и его жена вместе плакали на концерте Блэк Саббата, — Оззи давал финальный концерт в Лондоне, на арена «O2». Хотя мой сын слушает тяжелые формы металла, и откуда это все…
— От среды, семьи, от мамы с папой.
— От жены, да. Я никогда не слушал Оззи Осборна, просто знал, что есть такой чувак. Когда с концерта послал главному редактору журнала «Максим» Александру Маленкову фотографию, он ответил: «Господи, шарики на концерте Оззи, как это трогательно». Арена «О2» — 30 000 человек. И среди них мой сын, который с уважением относится к моим вкусам. Поэтому молодые стрелки, как я их называю, пусть пробуют, главное, чтобы ценности были правильные.
Когда мы выбираем того или иного исполнителя на фестиваль, проекция очень серьезная. Мы все мечтаем о Стинге. Недавно жена летала на его концерт в Лондон, играл три часа, сначала выступала какая-то группа разогревочная, — не какая-то, а группа его сына, — потом вышел сын, — жена говорит, что его голос даже лучше, чем у Стинга, и вообще он круче исполнитель, — потом пел Стинг, потом они вдвоем. И вот его дернуть в Калининград — это высокая цель, к которой нужно подпрыгивать и тянуться всю жизнь, как говорит бизнес-тренер Тарасов: «Цель должна лежать за пределами жизни». Вот мы билеты купили на концерт нашего кумира Фила Коллинза — самые дешевые стоят полторы тысячи фунтов. Поэтому тянуться-то надо, есть к чему. Но мы всего лишь вагончик с фестивалем, локомотив процесса — стратегия развития региона. Самый большой вагон, спальный, — это, конечно, чемпионат мира по футболу. Это подвиг, который совершили наши власти.
Только надо разделять два момента: событие и исполнение этого события. У меня есть квартира на 16‑м этаже на углу Эпроновской и Багратиона, там с балкона как на ладони видна эта дура, красивейшая чаша, и вокруг огромное количество земли — 300-400 гектаров. Если ими правильно распорядиться, там новый город будет! Если делать все правильно. Я просто молился как обыватель, чтобы появился стадион, инфраструктура, а Цуканов уверенно и спокойно говорил: «Успокойтесь! Все будет!» «Все пропало, все пропало», — это я себя так вел. Цуканов ездил и убеждал, сколько бы палок об него ни обломали. Теперь видно — стадион стоит, огромная территория вокруг будет обустраиваться по определению. Новый губернатор уже говорил, что стоимость квадратного метра — 35 тысяч сейчас, но так продолжаться не может. Обустройство этой территории будет требовать правильных подходов, значит, себестоимость будет другая, а соответственно, и стоимость жилья, и уровень доходов, и количество жителей, и размер рынка…
— И цена билетов на концерты — логика более чем понятная. Но если вернуться к началу разговора, эта же цель преследуется реновацией Москвы?
— Да, те же подходы: уровень жизни не снижают в центре Москвы, а поднимают, таким образом мягко регулируется среда. Мягко продолжается социальное расслоение, в том числе и в градостроительной политике. Купивший квартиру внутри Садового кольца должен иметь красивый вид из окна. Понятно, что в Трамп-тауэре живут те, кто может себе позволить заплатить не одну сотню тысяч долларов за квадратный метр. А тот, кто приходит туда обслуживать толстосумов, живет в других районах.
— Легко тебе рассуждать.
— Слушай, это я всегда говорил: клиент — король. Появилось это выражение так. Мы приехали к нашему партнеру, владельцу семейной компании «Тиадор Порту» по торговле бананами. Вот мы в Гамбурге, в 16‑этажном здании, входим в кабинет. У хозяина над его креслом написано: «Клиент — король». Видя нас, дедушка 70‑летний встал и говорит: «А у вас там, в Калининграде, порт есть?» Мы опешили реально, он кряхтит от радикулита, подходит к карте Европы и говорит: «А, да, конечно, вспомнил. Мы вам кораблями будем возить мандарины и бананы. Сможете на Россию торговать?» Мы: «Да»… Но я в определенное время добавил к слогану «Клиент всегда прав» небольшую поправку: «Когда прав». Понимаешь? Когда с одной стороны сидит кассирша, которую мы тренируем, что она должна улыбаться, даже если дома муж бьет, ребенок непонятно где шатается и прочее. Улыбайся в любом случае, это наш клиент, он приносит тебе деньги на зарплату. А с той стороны стоит чмо и быдло, которое соответствующими словами хает этого человека. Так вот, я решил: пусть и она ему в ответ хамит. Иногда можно.
Любовь Антонова
Фотографии Егора Сачко