Литератор, музыковед, скрипач, телеведущий, писатель, культуролог, поэт, один из самых эрудированных людей своего времени Михаил Казиник дал лекцию-концерт в Кафедральном соборе
За полчаса до выступления Михаила Казиника мы встретились за кулисами, чтобы поговорить о том, почему никто не превзойдет Баха и почему «красивое» не может быть величайшим творением искусства.
— Так сложилось, что в Калининграде часто и много звучит Бах. Он считается одним из самых сложных для понимания композиторов. Правда ли это?
— Это полная неправда, и то, что его много звучит, плохо.
— Почему?
— Люди не понимают, о чем он говорит. Однажды в одной из своих программ на шведском телевидении я сказал, что самая великая поэзия в мире — китайская средневековая. После чего мне звонят китайцы и говорят: «Господин Казиник, мы потрясены вашим сообщением, мы с вами совершенно согласны. Мы хотим специально для вас организовать вечер, где будем читать китайскую поэзию, угощать традиционной китайской едой». Когда я пришел, меня кормили и поили так, как могут только китайцы, влюбившиеся в человека. А потом несколько часов подряд мне читали стихи на китайском языке. И вот знаете, я изо всех сил щипал себя за все места, чтобы не уснуть. Вообще я человек бодрый, мне трудно засыпать, но я хотел спать. Мало того, что бесконечное «мяу-мяу-мяу», так еще и с нецензурной для русского уха лексикой. И тут я в который раз осознал, что для людей, приходящих слушать Баха, он часто звучит так же, как для меня китайская поэзия. Ведь я не понял ничего. Когда Бах звучит, а люди не понимают, то им достаточно десяти минут. Орган ревет, они услышали грозного и могучего Баха, переглянулись и осознали: надо идти домой. Потому что сколько можно! Там же еще и партита* на 25 минут, и гигантские движения по всем мануалам. Бах говорит, но для людей, которые не готовы, это китайская поэзия. Пусть не притворяются, что они счастливы слушать Баха. Они знают, что слушать Баха модно, что в церкви нужно слушать орган, а раз орган и церковь — значит, Бах. Когда в детстве я приходил в Домский собор, мне было жалко людей. В советское время было важно приехать из Риги и бросить в разговоре небрежно: «О-о, Домский орган!» Его слушали десять минут, потом начинали ерзать — надо выйти, но не выйдешь.
— А как подготовиться?
— Я сейчас это сделаю! Вот теперь люди услышат, что звучит, и поймут, почему Бах велик.
Из лекции-концерта Михаила Казиника:
Давайте пофантазируем, представим: протестантское движение случилось не только в Германии, но и в России. Появился такой человек Мартин Лютеров, который опротестовал все. И сказал, что Христос ходил в рубашке, а вы тут золота на себя и на иконы понавешали. Ну-ка, сказал, оденьтесь в простые одежды, оставьте в памяти только распятие, потому что самое главное — это страдание Христа за нас, все остальное от лукавого. И еще поставьте гигантский инструмент с неба — орган. Оставьте только музыку, слово и храм. И появился бы такой композитор Иван Семенович Бахов, который сердцем воспринял бы слова Лютерова: «Все, кто верит в Бога, идите в народ и собирайте народные песни, переводите лирические и романтические тексты на божественный язык и возвращайте народ в церковь! И пойте в церквях на немецком языке в Германии, на итальянском в Италии, а не на латинском, на котором простой народ не говорит». И тогда бы монах принес русскую песню «Во саду ли, в огороде мальчик девочку целует, думает, что пусто». И Бахов перевел бы ее в церковную мелодию, и община бы запела про Бога. Так все было в Германии, так было бы в России.
Еще одна история, связанная с народными мелодиями в церквях. В зале много детей, я скажу иносказательно. Кальвин — великий богослов, основатель кальвинизма — никогда не улыбался, никто не видел даже тени улыбки на его суровом монашеском лице. Тогда в городах Франции были специальные фабрики, где работали только женщины. Так вот, те женщины, которые были свободны от работы, высовывались в окна и пели песни. Зачем? Чтобы мужчина прислушивался, где звучит песня свободных от фабричной работы женщин, и находил фабрику. Эта мелодия была известна всей Франции, когда мужчина ее слышал, у него учащенно билось сердце. И вот эту мелодию посланники Кальвина принесли во францисканскую церковь. Когда он ее послушал, улыбнулся. Единственный раз.
— Баха же забыли на какой-то период. По вашей же теории о сверхгениях (сверхгений тот, кто каждому следующему веку нужен больше, чем предыдущему. — Ред.), он оказался актуален для XXI века намного больше, чем для своего собственного.
— Почему Баха забыли? Причина была очень прозаическая. Бах — церковный композитор, не было никаких специальных издательств, которые пиарили бы таких людей. Всем было все равно. Когда Бах умер, появились новые композиторы, которые пропагандировали свою музыку. Бах почил в архивах. Кому он был нужен? Его время прошло. И еще, — я об этом говорил в фильме «Эффект Баха», — в том, что Баха забыли, виноваты его дети. Они специально перекрыли папу как великого композитора и утверждали, что он великий органист. Сделали это прежде всего потому, что Баха нельзя продолжить.
— Он настолько идеален?
— Помните, Бетховен сказал: «Не ручей ему имя, а океан». В переводе с немецкого das Bach означает ручей. И он был прав. В океан все втекает, но из него ничего не вытекает. Если вы, как Пушкин, напишете гениального «Евгения Онегина», то после этого российская поэзия остановится на сто лет, никто не сможет написать подобное.
* Партита — род органных вариаций на хоральную мелодию в музыке XVII — XVIII веков. Этот термин использовали для названия своих произведений И. С. Бах и Дж. Фрескобальди
— Есть такая популярная мысль, что все гениальное в искусстве уже случилось. Например, по Борхесу — существует всего четыре варианта сюжета в литературе: о штурме и обороне укрепленного города, долгом возвращении, поиске и самоубийстве Бога.
— Я считаю, что не случилось. Искусство, как Бог. Оно не имеет начала и конца, у него нет пути от простого к сложному. Кстати, в отличие от всех остальных предметов. Вот математика нас заставляла учить сначала «2+2», а потом изучать интегралы. В музыке этого нет. Бах не проще, чем Шостакович, хотя разница между ними 250 лет. Стравинский не сложнее, чем Бах. В искусстве мы все время у цели, мы висим над вечностью. Искусство — сотрудничество человека с Богом, даже если оно пользуется простыми, человеческими понятиями. Моя книга «Тайны гениев» вышла четырнадцатью тиражами, пользуется популярностью среди мыслящих людей. Потому что «Тайны гениев» — это тайны не тех, кто создавал гениальное, а тех, кто их слушает, читает, смотрит. Потому что если есть гениальное созидание, значит, должно быть гениальное восприятие. Иначе нет смысла, тогда все создатели покончат жизнь самоубийством.
— Как вы относитесь к такой оценке музыки, как «красиво»?
— Знаете, «красиво» у великих — обычная завлекаловка. Классическая музыка — это всегда движение, процесс. Вот «красивой» считается сороковая симфония Моцарта, люди ее любят. Но чаще всего они любят ее «развитие», самую знаменитую часть. Сама по себе красота ничего не значит. Самые красивые мелодии на свете — это Полонез Огинского и «Танец маленьких лебедей» Чайковского. Но разве это великие творения искусства? Это казусы, шутки, игры великих.
— Игра упрощает восприятие. Я знаю, что вы не очень любите упрощать классическую музыку.
— Не люблю, а зачем? Мне надо человека ввести в этот мир. Человек — приемник, а великое творение — передатчик. Я настраиваю приемник на передатчик, встраиваю в волну, на которой идет великая музыка.
— Некоторые классической музыки боятся.
— Знаете, я объезжаю весь мир и всюду делаю одну важную вещь. Вот есть люди, которые читают лекции про музыку. Те, кто любит музыку, с удовольствием послушают вместо того, чтобы почитать книгу. Я для этого не собираюсь ездить и гастролировать — читайте книги! Моя задача другая. Я могу вообще не говорить о музыке, я могу говорить о поэзии, истории, и люди вдруг воспримут музыку. Потому что я выстраиваю эмоциональную связь между организмом и источником звука. Я должен вас завоевать, захватить! Я воспроизвожу гамлетовский, ромеовский монолог. Все очень просто. Искусство — как любовь. Увидел и влюбился. И никуда не деться, любовь все-таки инертна. Ничего с этим не поделаешь. То же самое с искусством, если мне удается влюбить в искусство сто человек, это навсегда.
— Вы много говорите о гениях, но гении всегда разные. Вот Моцарт и Сальери…
— Знаете, актуально то, что Пушкин — это и Моцарт, и Сальери одновременно. По отношению к Мицкевичу он был Сальери, по отношению к своим современникам он был Моцартом. Не бывает чистого Моцарта и чистого Сальери. Моцарт и Сальери — две стороны одной медали, два типа художника. Моцарт говорил, что на полу играл с мальчишкой и набросал музыку. А Сальери говорил, что «высоко звучал собор, я поднимался и молился». И неправда, что один гениален, а другой бездарен. Потому что количество работы не связано с качеством искусства.
— Известно, что история циклична, бывают хорошие периоды, бывают плохие. Как вы оцениваете современность в рамках этой гипотезы?<br />
— Сейчас происходит глобальный закат великой цивилизации, мы сдаем все позиции. Люди искусства, которые должны были ее держать, сдались и не выдержали. Пришло нашествие варваров, причем варваров не по национальности, а по духу.
— И что нас ждет?
— Ничего. Придут другие цивилизации, не хуже, но пока нам не понятные. Может быть, действительно, нет Бога, кроме Аллаха, и они перестанут нас взрывать, всех конвертируют в ислам. Я немножко шучу, хотя в каждой шутке есть доля шутки. Они ведь говорят, что приходят, чтобы влить свежие силы, что мы предали Христа и продали его идеи. Объясняю — иудейская, греческая, римская цивилизация из тысячелетия в тысячелетие давала основы бытия. Теперь «Ромео и Джульетта», «Гамлет», Чайковский, Моцарт, Бах, Рембрандт, наскальные изображения — все, что давало нам гигантское развитие, уничтожено. Во многом в этом виноваты наши дичайшие школы, где урок географии оторван от истории, от математики и литературы, а учитель пения играет пионерскую песню. Абсурд! Все равно что вам на тарелку положат кусочек мяса, рыбы, конфетку, мороженое, квашеную капусту и скажут: «Ешь!»
— Я знаю, вы скептически относитесь к российской школе и призываете к реформе.
— Потому что на самом деле школа — это связь, которая должна научить мозг думать, соединять явления и понятия, а не выхватывать в бедном мозге отдельные куски, в результате чего человек сходит с ума. И сколько бы я ни кричал, — а такие люди, как я, кричат в самые тяжелые времена, я чувствую, что за время моей жизни нужно успеть хоть немного в эти головы втемяшить элементарные, прописные истины, — сатанистов много, они не просто не слушают, они сопротивляются. Сатана всегда корчится, когда звучит музыка Баха.
Екатерина Вострилова
Фотографии Егора Сачко