Возвращение

Все статьи

Чемодан

 

Поездка бывших советских в Грузию —
все равно что наплыв ностальгических немцев в Калининград в девяностые:
всю жизнь мечтали побывать, и вот удалось

Что мы знали о Грузии, будучи школьниками, а потом студентами советской еще страны. В основном много романтического. Пушкин, Лермонтов, Толстой, конечно, рассказывали нам об этой стране, Тифлис в воображении школьницы был городом романтических историй и горячих горцев, исполненный страсти, интриг и роковых случайностей. Кинематограф добавил свою лепту смешных и очаровательных историй, щедро, как сванской солью, сдобрив картинку красотой грузинских ландшафтов. А еще, наверное, у многих студентов был на курсе или факультете красавец грузин и все девчонки поголовно были в него влюблены. Потом с родной Грузией, как пишут в анкетах в соцсетях, стало «все сложно». На долгое время не возникало даже мысли о путешествии туда.
Но вот наконец мода на Грузию вернулась — кто-то скажет, что в силу геополитических обстоятельств, кто-то — что в силу подорожавшего евро, — и нос завзятых путешественников отвернулся от Европы и повернулся в сторону Кавказских гор. Рассказы о красотах, дружелюбии местных жителей и потрясающей кухне звучали все соблазнительнее.
Наша компания добиралась в Кутаиси из Варшавы — лоукостер Wizzair осваивает аэропорты помельче, чем Тбилиси, — и заснеженная в конце марта дорога сулила много. Мы всю дорогу спорили, чем горы лучше моря, а море лучше гор. Но признаюсь, спорить мог только тот, вроде меня, кто по большому счету никогда не видел настоящих гор. Горы в Грузии кругом. Кажется, что облака, а присмотришься — вершины. А на вершине старый-старый монастырь, который жгли коммунисты, но не сожгли, — у почерневшей от гари иконы Богоматери очистились только руки — красные и будто бы обожженные. Мироточит икона в храме мужского монастыря. Чтобы добраться до святыни, мы испытали ужас и восторг подъема и спуска по краю обрыва сначала на юрких легковушках аборигенов, потом два километра пешком по снегу. Забыть этот подъем даже при желании невозможно.

Монастыри и храмы в Грузии — предмет паломничества, туристические объекты и гордость народа одновременно — расположены в местах невероятной красоты. Часто труднодоступных. Как они их тут строили — думаешь, — какой силой веры и способностью к жизни обладали. И обладают. Рассказывают, как единственный сын в большой семье, спортсмен, ставящий рекорды, подававший большие надежды, неожиданно для всех постригся в монахи. Семья погоревала — и приняла. Трудно ему, наверное? — спрашиваю, видя, как живут люди в черных рясах среди скал. Это нам так кажется, — отвечают мне, — а он говорит, что, когда приходишь к вере, тяжелый физический труд становится легким, его не замечаешь, о нем вообще не думаешь, думаешь о другом. Мне кажется, я поняла, а потом поняла, что не понимаю совсем. «Нам правда, не понять», — замечает мой спутник, рассказавший эту историю.
Много разрухи в Грузии, даже кажется, что ее больше, чем было в России после перестройки. Тбилиси, как писали советские газеты о заграничье, — город контрастов. Подкрашенные старинные кварталы соседствуют с облупленными осколками российской империи — роскошными когда-то домами с лепниной и колоннами в таком запущенном состоянии, что слезы наворачиваются от вида этой умирающей красоты и былой мощи. Стальной конструктивизм зданий и моста времен Саакашвили в первый момент ломает низкорослый городской «интерьер», как экскаватор незаконную постройку. Но потом, приглядевшись, находишь в нем если не гармонию, то гениальное безумство, дающее тифлисскому прошлому шанс на будущее в стиле индустриальных фантазий.
Конечно, по части комфортности бытового устройства грузины совершенно безалаберные. Текущая сантехника — обычное дело, что в гостиницах, что в арендуемых квартирах. Возможно, это преодолимые черты национального характера, с которыми справится поток требовательных гостей, — если он останется потоком, а не ручейком.
Понятно, что в Грузии туризм надо точить под русских — близких, понятных, братских по вере, культуре, и просто потому, что между нами всегда была любовь. Нету у грузин обиды на нас, и мне не кажется, что они ее спрятали и не показывают, нет, они вроде бы действительно ее не чувствуют. Говорят, что власти — это не народ, и ни за что, никогда не надо воевать. Абхазия для них — вырванный с кровью кусок сердца, потерянная родина, пропавший дом. Им до сих пор больно.
Грузия остается надолго — и в мыслях, и в планах. По ней скучаешь — по застольям с длинными тостами, когда еду ставят на еду, с домашним вином и тархуном, пением под гармонь и дудочку, шашлыку на виноградной лозе, затерянным среди гор тропинкам, открывающим вид на бескрайнюю долину с виноградниками и красными крышами маленьких сел, по людям с открытыми объятиями, которые ждут и надеются, — мы к ним вернемся.
И потом, Грузия, чтобы ее узнавать, такая огромная — если разгладить все горы, то она займет половину мира. Не я сказала, — Тимур. Вон тот красавец на фотографии.

текст: Любовь Антонова
фото: Виктор Гусейнов