Известный калининградский предприниматель, живущий сейчас за пределами России, Борис Овчинников в переписке с главным редактором «Королевских ворот» Любовью Антоновой ответил на вопрос: а что вы читаете, Борис Алексеевич?
Авторская колонка
Книги сейчас занимают довольно значительное место в моей жизни. Почти не читаю новинки, для меня главный интерес представляет, как это ни странно звучит, советская литература. Никак не могу вычеркнуть из жизни «советский проект». Когда-то Мария Розанова, а ее трудно заподозрить в любви к советской власти, написала: «Советская власть делала много отвратительных дел, но говорила при этом удивительно правильные слова, которые воспитывали удивительно правильных людей». Я не могу с ней не согласиться. Если нам и было, чем гордиться в то время, то литературой, кино и театром. Правда, приходится признать, что гордиться прежде всего тем, в чем советское трудно разглядеть.
В советской литературе открываю для себя не только непрочитанные книги, но и новых для меня авторов. Только недавно прочитал книги Ивана Катаева. Растрелянный в 35 лет, он успел написать немного, но то, что написал, говорит об огромном писательском потенциале. А ведь он продолжал писать в черные для советской литературы 30‑е годы, когда Бабель и Олеша уже прекратили заниматься литературой, что, впрочем, не спасло Бабеля от расстрела. А Олеша спасся тем, что ударился в беспробудное пьянство. Кто-то тогда уходил в детскую литературу, как Валентин Катаев, Гайдар и обэриуты, поэты занимались переводами, тот же Пастернак.
Познакомился с творчеством Анатолия Мариенгофа. Слышал о нем, как о близком друге Есенина, идеологе имажинизма, но с его прозой знаком не был, а ведь «Циники», «Роман без вранья» — прекрасные вещи. Прочитав «Факультет ненужных вещей», заново открыл для себя Юрия Домбровского. Прочитал все, что ему разрешили опубликовать в советское время. Не могу понять, почему раньше не читал книг Георгия Семенова, ведь его никто не запрещал. Прекрасный стилист, мастер слова, мне кажется, он очень недооценен. Почти не публикуется и сейчас, исключение — выпущенные недавно «Прохладные тени». Пришлось собрать все, что продавалось из старых изданий на Озоне. Об Андрее Соболе и его повести «Салон-вагон» как-то упоминал. Кстати, в советское время не смог прочитать «Уже написан Вертер» Валентина Катаева, сделал это недавно. До сих пор удивляюсь, каким образом удалось Катаеву опубликовать — хотя бы в журнальном варианте — эту антисоветскую повесть.
Если уж вспомнил Валентина Катаева, то скажу, что перечитал все, написанное в «мовизме», по-моему, это гениально. Помню, какую сенсацию произвел «Алмазный мой венец» в 1978 году. Тогда мы собирались с моими читающими друзьями, чтобы совместно «вычислить», кто из поэтов и писателей скрыт под тем или иным псевдонимом, а сейчас большинство из упомянутых Катаевым не представляют для меня загадки. Мне уже довелось читать стихи и «вьюна» Крученых, и даже «колченогого» Нарбута. Литературу 20‑х трудно представить без «Серапионовых братьев», поэтому прочитал Льва Лунца, с его творчеством совсем не был знаком. Считал, что знаю всего Олешу, но оказалось, не читал его лучший, на мой взгляд, роман «Зависть». Открытием для меня была проза Мандельштама и Цветаевой.
В прошлом году вышла книга «Я шагаю по Москве», наверное, наиболее полное издание Геннадия Шпаликова. К своему стыду, только недавно полностью прочитал Константина Воробьева. Совсем не читаю признанных советских военных писателей Бондарева, Бакланова, Казакевича, Симонова. Из признанных тогда сейчас можно читать Гранина «Мой лейтенант», но он писал роман, когда возраст уже брал свое. Трудно говорить о творческих силах, если человеку за девяносто, это сказалось на качестве текстов. Самым сильным романом о войне считаю «Прокляты и убиты» Астафьева, но он ведь писал его уже в 90‑е годы, когда можно было не оглядываться на цензуру. А Константин Воробьев будто не замечал ни цензуры, ни идеологического пресса. Удивительно, но «Это мы, Господи» он написал в 43‑м, когда был в партизанах. И жил совсем рядом — в Литве, и умер в 75‑м. Я ведь мог его увидеть, встретить. Не довелось.
С советских времен моими любимыми писателями были Юрий Казаков и Юрий Нагибин, таковыми остаются и сейчас. Казакова собрал все, что можно было собрать, включая наброски, заметки, письма. Вот уж в ком не было ничего советского, его можно читать во все времена. Как же жалко, что его архив, о котором писал в своем «Дневнике» Нагибин, уничтожен какими-то скотами. Нагибин, слава Богу, успел написать свои последние книги в 90‑е. Прочитал и «Дафнис и Хлою», и «Тещу», и «Тьму в конце туннеля», а его «Дневник» могу открыть и читать с любого места. В прошлом году вышла прекрасно изданная книга о Нагибине «Родом с Чистых прудов». Мне кажется, я могу провести по переулкам, по которым он ходил в школу: Армянский, Сверчков, Архангельский (бывший Телеграфный), могу показать дом, где он родился, назвать всех его жен. Всегда хотел узнать, как выглядела его первая жена «Хлоя», — нашел в книге о Нагибине фото Марии Асмус.
Многое из советской литературы скинул со своей полки, но не выкинешь же повести Юрия Трифонова, вошедшие в «Городской цикл». И сейчас можно читать рассказы Юрия Шима и прекрасный роман «Нескучный сад» Амлинского, Альберта Лиханова, Радия Погодина, Жуховицкого. В 60‑е состоялся какой-то невероятный всплеск интереса к поэзии, потом интерес как-то поугас, в том числе у меня. В последнее время очень близок мне Николай Заболоцкий, c удовольствием читаю стихи Николая Рубцова, Вероники Тушновой и, можно сказать, открываю для себя Александра Кушнера.
Вторая моя тема — литература Серебряного века. В наше время мы очень мало были знакомы с поэзией и прозой этого периода. Например, о Леониде Андрееве я знал благодаря знаменитому портрету кисти Репина, о Мережковском и Гиппиус, как о семейной паре врагов советской власти и пособниках фашистов, о Ремизове и Тэффи вообще не слышал. Пришлось восполнять пробелы. Лучше дело обстояло с поэзией. Мы уже читали Волошина, Ахматову, позже Цветаеву, конечно, Блока, знали революционное стихотворение «Каменщик» Брюсова. Чтобы сразить знакомых девушек, в студенческие годы читал им наизусть «Шампанский полонез» и «Это было у моря, где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж…» тогда малоизвестного Игоря Северянина. Но о Гумилеве, Кузмине, Городецком мы не знали ничего, что уж говорить о цинике и талантливом подонке Александре Тинякове. Чтобы разобраться с российскими «символистами», пришлось прочитать тех, кто был их предтечей: Бодлера, Верлена, Рембо. Кстати, Рембо был на Кипре, возможно, приплыл на своем «Пьяном корабле». Он здесь строил в горах Троодоса резиденцию для английского губернатора (сейчас там летняя резиденция президента Кипра).
Мария Розанова, которую трудно заподозрить в любви к советской власти, писала: «Советская власть делала много отвратительных дел, но говорила при этом удивительно правильные слова, которые воспитывали удивительно правильных людей». Я не могу с ней не согласиться
Не очень давно позвонил мой «волейбольный» друг из Питера, сказал в шутку, что у него есть билеты на полуфинальную игру чемпионата России по волейболу. Я ему ответил, что со мной шутить не надо, и мы с женой полетели в Питер. Надо сказать, я уже много лет в России, кроме Калининграда, нигде не бываю: мне там тяжело дышится. В день игры c утра пошли с женой в Русский музей. На обратном пути, когда выходили с площади Искусств, увидел, что пересекаем Итальянскую улицу. Вспомнил, что на ней находилось святое для Серебряного века место — кафе-кабаре «Бродячая собака», хотя дозволительно ли называть святым вертеп. А ведь, в принципе, можно: «Святым вертепом Ш» называли пещеру, в которой родился Христос. Подвал, где была «Бродячая собака», вполне может сойти за пещеру. Я уже слышал, что в нулевые кабаре, сейчас просто кафе, открыли вновь, и быстро его нашел. Не знаю, насколько точно удалось восстановить интерьер. Ясно, что росписи Судейкина не сохранились. Не мог не вспомнить стихи Ахматовой, написанные здесь:
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
Через несколько лет уже не только Ольга Судейкина, а вся Россия горела в аду. И как-то так все сошлось, что я не мог не вспомнить «Поэму без героя» Ахматовой. Все герои поэмы, вернее не герои, присутствовали здесь, в «Бродячей собаке» — и Судейкина, и Кузмин, и сама Ахматова. Захотелось вернуться в Русский музей, там есть картина, где изображена Ольга Судейкина в образе «Путаницы». Ее фигура меня заинтересовала, сейчас ищу книгу Элиан Мок-Бикер «Коломбина десятых годов».
Разгадать многие загадки «Поэмы без героя» помогла мне «Вторая книга» Надежды Мандельштам. C огромным почтением отношусь к этой героической женщине. Кстати, из ее книги узнал об АРА. Она описывает то, как они с Мандельштамом стояли в одной очереди с Брюсовым за посылками АРА. Мне стало интересно, что это за посылки такие, благодаря которым, по утверждению Мандельштам, им удалось выжить в голодном 21‑м, унесшем несколько миллионов жизней. И почему в одной очереди оказались и вечный изгой Осип Мандельштам, и обласканный советской властью Валерий Брюсов. Когда ознакомился с этим вопросом, подумал, что если бы мы подобное сотворили для США, то трубили бы во все пропагандистские колокола и возмущались отсутствием памятников нам на площадях главных городов Америки. Ну вот, очередное отступление, уводящее от темы, в духе Лоренса Стерна: после того, как познакомился с его прозой, валю все на него. Стерна прочитал потому, что хотел познакомиться с тем, кто оказал серьезное влияние на русскую литературу конца XVIII — начала XIX века, в том числе на наше все — Александра Сергеевича. Удивительно, но юмор XVIII века оказался мне близок и понятен.
К сожалению, а может быть, к счастью, каждая новая книга часто требует чтения других, незапланированных. Вот пример. Сравнительно недавно прочитал «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя, в молодости книга меня не заинтересовала, тогда я читал его африканские рассказы, романы о войне и фиесте. Стало интересно, почему такие титаны, как Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, так ценили Гертруду Стайн, почему она сумела оказать на них такое влияние. Пришлось заказывать и читать ее книги.
Из современных авторов слежу только за Дмитрием Быковым, прочитал все его главные романы — «ЖД», «Оправдание» и последний — «Июнь». C огромным раздражением читал «Оправдание», проклинал Быкова и все время порывался прекратить чтение, едва дотянул до конца, чтобы на последней странице понять смысл «оправдания», а ведь кто-то мог и не дотянуть. Очень неплохо отношусь и к его поэзии, запомнилось стихотворение «Мост». Написано довольно давно, найдите в интернете. Берега же все дальше расходятся, а мосты уже сожжены.
(Письмо в сокращенном виде публикуется с разрешения автора.)
Иллюстрация Маргариты Мироновой