текст: Екатерина Вострилова
фото: Егор Сачко

Театральный композитор Владимир Раннев о том, где сегодня исполняется современная академическая музыка и как привычки времени отражаются на культурной среде

В 90‑е в композиторской среде, как и везде, чувствовался застой. Потом случился подъем. Что сейчас происходит?
— Дыра в 90‑х была связана с тем, что конвенционально существовала мейнстримная среда: кино не снималось, в театр и на концерты люди не ходили, зато был расцвет альтернативной культуры. Кроме того, советский модус истончился. Только к середине нулевых созрело новое поколение композиторов. Потому что те, кто окончил консерваторию в конце восьмидесятых, ушли из профессии — не было ни фестивалей, ни исполнителей. Со временем все это появилось, и что симптоматично — вне академической среды. Расцвет произошел в институциях арта — на их площадках, за их деньги стала исполняться современная музыка, она стала составляющей contemporary art^*. Выставки используют современную академическую музыку, а не просят сделать, допустим, саунд-дизайн. Концерт симфонической музыки проходил в рамках Уральской биеннале, например. Академическая музыка стала частью проекта «Платформа» Кирилла Серебренникова (театральная площадка в центре современного искусства «Винзавод» под руководством знаменитого режиссера. — Ред.). Моя опера «Два акта» получила премию Сергея Курехина. Но кульминация в этой сфере, на мой взгляд, уже прошла. Проекты рушатся, пропадают.

— С чем это связано?
— Деньги. То, что могло быть в одном месте, уходит в другое. Многие бюджеты идут на так называемое патриотическое искусство либо на лояльное, проверенное, не рискованное.

— Поколение композиторов выросло, а выросла ли за ними публика?
— На первых концертах современной музыки было не так много зрителей, а теперь аншлаг, даже в провинциях. Публика воспитана, она ходит на концерты, знает имена и понимает, чего ожидать. Раньше мне казалось, что существует портрет этакого городского сумасшедшего или человека с нестандартным мышлением, который ходит на такие концерты. Сейчас я понимаю, что на них ходят студенты, люди среднего поколения, интеллигенция в возрасте. Сделать сегментированный по возрасту портрет уже сложно. Интересно, что публика различает полутона. Ведь современная классическая музыка очень разная: это могут быть традиционные инструменты, а могут быть видеоперфомансы.

«Если человек честно, внимательно и сосредоточено смотрит на реальность, то он не может находить ее привлекательной»

— Музыкальный язык развивается вслед за музыкой?
— Музыкальный язык развивается независимо от нашего желания манипулировать процессом. Это можно делать только в рамках своего творчества. Но даже про самую радикальную, бескомпромиссную музыку нельзя сказать, что она высоколобая и несъедобная. Возможно, я сильно утрирую, но современная академическая музыка стала ближе к слушателю, в отличие от музыки периода первого и второго авангарда. Это обоюдное движение, конечно, связано с языком. В современную музыку включены языки субкультур — это завоевание авангарда. С одной стороны, существуют «зацепы», которые понятны слушателю, с другой — воспитанная публика, которая не испытывает шок и неприятие. Сворачивается процесс демократизации интровертных художественных практик. К ним публика стала относиться в худшем случае равнодушно.

— Существует мнение, что сейчас лучшее время для стихов Мандельштама с его надменностью, которая якобы нас окружает. В культурной среде это заметно?
— Были времена, когда самореализация была связана с успехом. Разные люди, талантливые и не очень, вы­шли из нонконформисткого лагеря: кто-то из них оказался более успешными, кто-то менее, в конечном итоге конкуренция все расставила по своим местам. Одни ушли в маргинальные области субкультуры, другие добились медийного и финансового успеха. В эти времена возможность ставить спектакли, снимать кино, исполнять музыку была связана с успехом. А одним из его следствий могла быть некоторая надменность, учитывая особенности человеческого характера. Надменности не могло быть в нонконформисткие времена. Времена меняются и сейчас возникают обстоятельства, при которых есть ресурс объединения — это отношение к реальности, в которой мы существуем. Если человек честно, внимательно и сосредоточено смотрит на реальность, то он не может находить ее привлекательной. Бенефициаром этой реальности является власть. Надменность как маркер успеха, достигнутая близостью к власти, имеет обратные последствия — она отталкивает художника от культурной среды. Последний яркий пример — Владимир Кехман, который стал персоной нон-грата в культурных кругах после известных событий (имеется в виду назначение Кехмана директором новосибирской оперы после скандала с постановкой «Тангейзер». — Ред.). Надменность стала уделом людей, пригретых нехорошими обстоятельствами.

^*современное искусство