Филипп Бахтин – первый главный редактор российской (и легендарной) версии журнала Esquire 16+, директор лагеря «Камчатка», куратор учительского жюри кинофестиваля «Край света. Запад» 16+, болельщик «Манчестер Юнайтед» – о том, что детей надо оставить в покое, почему не занимается журналистикой и когда Россия станет «нормальной страной»
— Это твой первый опыт в качестве куратора учительского жюри. Как ты себя ощущал в этой роли?
— Это эксперимент, который придумал Агранович (Алексей Агранович — генеральный продюсер КМКФ «Край света. Запад», режиссер, актер. — Ред.): он захотел, чтобы фильмы детского конкурса «жюрили» профессиональные педагоги, которые, конечно же, знают, «что нужно детям». Было интересно в этом участвовать: мы много спорили, каким должно быть детское кино, должно ли оно быть только веселым и радостным. Если фильм нравится публике, но имеет невысокое качество драматургии и при этом пропагандирует правильные ценности, можно ли такой фильм показывать? Я пытался убедить, что показывать плохое кино и тем самым прививать дурной вкус, неправильно. А учителя говорили, что если такое кино несет правильные ценности, и его смотрят, получая нравственный заряд, который учителя одобряют, несмотря на то, что фильм, по моим представлениям о кинематографических ценностях, весьма подозрителен, то да, надо показывать. Получается, один из вариантов развития детского фестиваля — это одобрение каких-то картин, которые, может, на тройку сделаны, зато хорошо принимаются публикой и несут правильный нравственный заряд. Интересная дискуссия! Другое дело, что, может, учителя переоценивают степень идиотизма детей, им кажется, что они чуть недоделанные, им надо что-то «попроще и попонятнее». Мне такая позиция совсем несимпатична: я часто встречаю детей, которые умнее половины известных мне взрослых, образованнее, деликатнее. Это история про «специальное детское кино», которое нам «не очень», а детям сойдет. Что не соответствует действительности, я с этим миллион раз сталкивался.
— Ты неоднократно произнес «правильные ценности». А что, по мнению учителей, является «правильными ценностями»?
— Если я начну рассказывать, что думают учителя, получится ироничный пересказ и будет несправедливо. Лучше у них спросить.
— Хорошо. Твои правильные ценности в фильмах?
— В одном фильме показана семья, в которой все правильно друг к другу относятся. Мне показалось, что эта семья картонная, карикатурная и неубедительная. Скорее всего, детям нравится другое, а эти карикатуры они пропускают мимо глаз и ушей. При том, что в той же программе шел фильм про семью, показанную невероятно смешной, остроумной, деликатной, с тучей разных углов: их отношения куда более сложные и интересные. Ты смотришь на них как на модель настоящей семьи, ты можешь примерить ее на себя. Мне кажется, если кино недостаточно хорошо сделано, если драматургия невысокого качества, то это не работает, не задевает. Это какое-то ненастоящее искусство.
— А стоит ли детям показывать фильмы про смерть?
— Нет темы, которая запретна для детей. Ее не существует! Есть фильмы, в которых тема раскрыта так плохо и бездарно, что может травмировать ребенка, отпугнуть, подтвердить предубеждение, что тема запретная, о ней нельзя разговаривать, думать. Нет запретных тем, есть плохие фильмы. Более того, когда это классный фильм на сложную тему, то я вдвойне благодарен авторам: могу потратить тысячу часов на объяснения и не буду убедителен и хорош, в отличие от такого кино. В этом и есть смысл любого художественного высказывания: оно куда лучше, проще и лаконичнее заваливается в голову, чем любые назидательные разговоры в больших количествах. Тема смерти вообще табуирована в российском обществе, вызывает кучу лицемерия, психологических проблем. Как о смерти разговаривать с ребенком? И если мы вспоминаем о фильме "Супер Модо«12+ (картина о смертельно больной девочке получила спецприз школьников с формулировкой «за самый трогательный фильм». — Ред.), то благодаря тому, как тема смерти раскрыта в прекрасном светлом кино. При этом «Супер Модо» сделан в удивительной форме — это развлекательное кино, которое легко смотреть. Кстати, таких фильмов в программе было несколько. И они сделаны для детей.
— Какие фильмы ты показываешь своим детям?
— Мы пытаемся с женой показывать все то, что когда-то любили (у Бахтина трое детей. — Ред.). Советские фильмы, например, все подряд. Они их называют «старинные»… У нас был смешной момент. Мы поехали в Хельсинки на пару дней, и я забыл компьютер, куда скачал детям фильмы, но уже успел пообещать им, что мы вместе в номере отеля посмотрим кино. С собой были только два фильма с русскими субтитрами, один из них — "Дневник Бриджит Джонс-2"16+, и мы начали с него. Где-то минут через пять я краем глаза покосился, чтобы посмотреть на реакцию, а дети уже несколько минут смотрят не в телевизор, а на меня с таким, ну, даже не недоумением, а с животным интересом, мол, как тебе, сволочь, пришло в голову это нам включить. Надо сказать, что я никогда не смотрел этот поразительный фильм… Сейчас расцвет феминизма в мире и даже в нашей стране, и я не понимаю, почему феминисты занимаются чем угодно, но только не расстрелом тех людей, которые сняли этот отвратительный фильм. В нем женщина — яйцеклетка на ногах, которая ходит и ищет, с кем бы спариться. Ничего омерзительнее по отношению к женщине я в своей жизни не видел. Мои дети, может, и не могли сформулировать, в чем мерзость этого фильма, но пяти минут хватило, чтобы в ужасе это говно выключить. А это десятилетние дети! Я бы в их возрасте сидел и хлопал глазами. Второй фильм, который мы включили, — ну больше не было никакого выбора, — в русском прокате назывался "Игра на понижение«18+ — о природе последнего экономического кризиса. Вообще, это, конечно, не фильм, а политинформация. Там ничего не происходит, герои постоянно говорят «хеджирование» и другие слова из лексикона Уолл-стрит. Он идет три часа, и дети, не отрываясь, смотрели до конца. Им было суперинтересно, во многом благодаря людям, которые делают скучные темы развлекательными. Мне бы в голову не пришло показать им этот фильм, но они посмотрели, для них открылся какой-то новый мир. Я уж не знаю, что они из всего этого поняли, — может быть, все. Сложно сказать. Они смотрели "Афоню"12+ с большим удовольствием…
— Ну а какие фильмы ты смотрел в детстве? Есть условная тройка фильмов, которые вспоминаешь с особой теплотой?
— Есть такой странный жанр, когда ты даже в детстве понимаешь, что фильм невеликих кинематографических достоинств, но он на уровне темы как-то в тебя попадает. Мы вспоминали "Каникулы Кроша«12+. Потом было продолжение про этого Кроша, который вырос и работал в милиции, — он разбирал какой-то кейс из моральных проблем, где дети не помогли тому, кому стало плохо, и человек погиб. Я недавно из любопытства нашел этот сериал — невообразимое говно. Смотреть невозможно вообще ни одним глазом, но я помню, что в детстве этот фильм меня потряс. Может, я вынес какие-то моральные уроки?! И это удивительно вспоминать к нашему разговору о качестве кино, ведь «Каникулы Кроша» совершенно низкого качества, но в башке осталось.
Если вы хотите, чтобы у детей были классные отношения в семье, сделайте классными отношения в своей семье.
Если хотите, чтобы они были добрыми, будьте добрыми.
И так далее. Это все, что мы можем для них сделать
— А ты мультики любил рисованные или кукольные?
— Я не знаю ни одного человека, который любил бы кукольные мультфильмы.
— Это интересно, кстати. Я совсем недавно посмотрела несколько кукольных советских мультиков и попыталась понять, почему они нам всем так не нравились, ведь с эстетической точки зрения есть изумительные. Почему так?
— Моя версия: рисованный мир абсолютно фантастический. Ты проваливаешься в него, веришь ему, потому что он совсем нереальный. В кукольных все-таки видно, что это поделка.
— Есть дилемма — организовывать пространство ребенку или дать максимальное количество свободы, чтобы нелинейные проникновения сами себе нашли дорогу. Как сильно нужно вовлекаться в контроль за ребенком?
— У меня есть несколько цитат, посвященных одной мне очень близкой педагогической идее. Самое смешное ее выражение услышал от Шендеровича, а он услышал от какой-то «бабы в русском селе», с которой обсуждал вопросы педагогики. Она выдала гениальную формулировку, состоящую из двух слов: «Родил? Отойди!» О том же самом я прочитал в недавнем интервью с Бэнкси. Он совершенно прав, говоря про современных мамаш, готовых разбиться в лепешку ради своих детей, записать их в сто кружков, купить все на свете, но не в состоянии сделать для них единственно полезную вещь — оставить в покое. Жизнь становится быстрее, количество информации ежесекундно увеличивается в миллионы раз, а скорость восприятия у родителей по-прежнему в нисходящей фазе. Это люди, усвоившие несколько шаблонов, в силу инертности головного мозга медленнее справляющиеся с новыми вызовами. Они пытаются слепить по своему образу и подобию ребенка, который к жизни уже больше готов. Мы с женой заставляем своих детей читать книжки, хотя бы по главе в день, чтобы понимать, как с ними общаться. При этом есть миллион вопросов, в которых мой десятилетний сын может меня просветить. Десять лет назад в лагере два человека из всех вожатых могли монтировать на компьютере, сейчас в каждом отряде из 14 человек половина умеют монтировать на раз. Чему мы их можем научить? Не знаю. Еще есть очевидный факт — не пытайтесь воспитывать детей, они все равно будут такими, как вы. Воспитывайте себя, занимайтесь собой — дети все с вас считают. Да и вообще, человеку надо объяснять тогда, когда он вопрос задал, иначе можно хоть обораться, он тебя не услышит. Поэтому мы должны быть классными сами по себе. Если вы хотите, чтобы у них были классные отношения в семье, сделайте классными отношения в своей семье. Если хотите, чтобы они были добрыми, будьте добрыми. И так далее. Это все, что мы можем для них сделать.
— Я в более выигрышном положении перед тобой — моему сыну 15.
— Ха, моему старшему сыну тоже 15, так что я в курсе.
— Ну ладно. Продолжу. Он недавно пришел домой впервые выпивши.
— Довольно поздно, судя по моему опыту.
— Может быть. Но это оказалось не самым страшным. Потом он пришел под наркотиками: расширенные зрачки, раскоординированные движения. Во время достаточно жесткого разговора выяснилось, что он принял таблетки, которые ему дали какие-то малознакомые люди. Я оцепенела от страха, потому что он кому-то доверяет настолько, что может взять из их рук какие-то вещества, «чтобы расслабиться»… Мои мудрые друзья мне сказали, что это результат демократичных отношений: в нашей маленькой семье провозглашены свобода и доверие.
— Это очень страшно. Это имеет огромные масштабы, употребление наркотиков среди детей приобрело массовый характер, это везде и повсюду, но с этим мало что можно сделать. И я совсем не уверен, что более авторитарные отношения с ребенком спасут. Понятно, что ты готова сделать все что угодно для защиты своего ребенка, но арсенал твоих возможностей очень мал. Может быть, огромная сложная интересная жизнь сможет его от этого уберечь, ведь наркотики — это поиск еще чего-то. Но даже самый веселый и любознательный ребенок может попробовать наркотики, потому что ему все интересно, а затюканный и забитый — потому что хочет изменить свою жизнь. Нет никакого гарантированного поведения. Нужно беспокоиться? Да. Нужно что-то делать? Да. Увлекать, поддерживать? Да. Но быть авторитарным родителем, чтобы уберечь от наркотиков, смешно: это не работает. Да ничего не работает. В этом году вышло аж пять голливудских фильмов по бестселлерам, написанным родителями, которые годами вытаскивали из рехабов своих детей, пытаясь их социализировать, и они все посвящены тому, что родители пробуют все способы на свете, и ничего не получается.
— Слушай, ты строишь идеальный мир в своем лагере, а огромное количество людей отдают детей в кадетские корпуса, создается юнармия, и родители считают это нормальным.
— Ну, так всегда. Идиотов гораздо больше, чем нормальных людей, ничего с этим не поделаешь.
— Я прочитала у Быкова (Дмитрий Быков — писатель, поэт и публицист, литературный критик. — Ред.) странный пост, где он призывал «выращивать элиту». И непонятно, что он имеет в виду: это же не кусты, не цветы. Последняя успешная попытка это сделать была в Царскосельском лицее, где Пушкин с Дельвигом учились. Все последующие — либо спецслужбы, либо комсомольская элита. Как ты к этому относишься?
— Я не знаю, что имел в виду Быков: надо почитать и разобраться. Может, тебя зацепила какая-то формулировка? Меня не смущает слово «элита», ведь всегда были, есть и будут люди более образованные, получившие доступ к каким-то большим возможностям. Я не знаю, почему элита используется в негативной коннотации. Элитарный — значит недоступный…
— Вот твои дети — элитарное сословие?
— Мне не очень понятно это слово, ведь есть слово «привилегированный». Есть красивая таблица, которая поясняет это слово. У нас с вами есть доступ к воде, и это делает нас привилегированными по отношению к огромному количеству людей. У нас есть пища, электричество, интернет, доступ к культуре, с каждым этим пунктом мы попадаем во все меньшую и меньшую группу суперпривилегированных людей. В этом смысле мы с вами абсолютная элита. Являются ли мои дети привилегированными? Очень! Да! У них есть доступ к огромному количеству вещей, даже в сравнении со среднестатистическими детьми у них больше возможностей. Многие дети не могут попасть в лагерь «Камчатка»: он дорогой, нет мест, визы. А эти — там, потому что их папа — директор лагеря. Мы живем в Таллине, и я считаю, что это огромная привилегия — жить в куда более цивилизованной стране, чем нынешняя Россия. Но при этом мои дети не могут получить нормального образования: качество образования на русском языке в Эстонии очень низкое. На английском есть две школы, но одну мы пока не можем себе позволить, в другую нас не берут. Все. Мои дети привилегированные? Элита? Я не знаю.
У нас есть пища, электричество, интернет, доступ к культуре, с каждым этим пунктом мы попадаем во все меньшую и меньшую группу суперпривилегированных людей. В этом смысле мы с вами абсолютная элита
— Как можно вырастить элиту в стране, где существует мнение, что школа — это хорошо, а кадетская — еще лучше.
— Все хотят в кадетское училище? Тогда нужно больше «Камчаток» делать…
— Зачем они стремятся туда? Не надо думать? Форму дают? Кормят?
— Я много сил трачу на то, чтобы понять, как надо. Почему люди тратят кучу сил, времени и денег на то, как не надо, — я не хочу в этом разбираться, и это одна из причин, почему я больше не занимаюсь журналистикой. Мои друзья-журналисты с упоением обнаруживают все новые и новые сорта говна в нашей стране. Мы уже двадцать лет читаем такие новости, что глаза на лоб лезут, но нет, каждый день происходит еще больший ****** [что-то отчаянно плохое]. И в этом есть антропологический интерес. Я пытаюсь посвятить свою жизнь тому, чтобы найти что-то хорошее в мире, принести это в лагерь, поделиться со всеми. Мне интересно все, что классное. Просто потому, что говно цветет само собой. Я не осуждаю журналистов: мои друзья занимаются тяжелой, неблагодарной работой, расследуют истории замученных ментами людей, им за это никто не платит, их никто не читает. Но они спасают людей, они святые… Почему люди идут в юнармию? Почему хотят маршировать строем? Потому что труп лежит на Красной площади. Потому что местная власть разрушена. Потому что люди не могут реально выбирать. И так далее. Уверен, что Россия начнет превращаться в нормальную страну, когда местные люди получат власть, смогут оставлять у себя налоги, принимать законы, проводить выборы… Я получаю огромное удовольствие от Калининграда. Радуюсь тому, что в этом городе, который просто по объективным причинам стоит отдельно от России, чувствуется некоторая отстраненность. Губернатор, например, выглядит как человек, а не как губернатор.
Радуюсь тому, что в этом городе, который просто по объективным причинам стоит отдельно от России, чувствуется некоторая отстраненность. Губернатор, например, выглядит как человек, а не как губернатор
— Ты сказал, что Россия может стать нормальной страной.
— Россия, конечно же, начнет превращаться в нормальную страну, это просто вопрос времени. Скорость процессов государства плохо коррелируется с процессами человеческой жизни. Совершенно точно нет неподвижных систем. Нынешняя система огромными шагами движется в пропасть. 60 миллиардов долларов военного бюджета в стране, где люди получают копеечные пенсии, где нет ни ремонта, ни света, ни дорог. Ну хорошо, вы можете так делать еще какое-то время, можете красть у людей их пенсии еще 300 раз, а потом они умрут, и вы не сможете с них брать деньги. Все начнет налаживаться, когда появится местное самоуправление, потому что никакой человек в Москве не может рассказывать Калининграду, как ему собирать налоги, на что тратить деньги. Почему житель Калининграда не может летать в любую точку Европы, находясь в ее центре? Потому что кому-то это выгодно. Но когда-нибудь закончится и это. Плохо, конечно, что это пришлось на нашу жизнь, но надо сказать, что мало кто до нас может похвастаться, что на его жизнь пришелся какой-то симпатичный и приятный период истории.
Оксана Акмаева, Юлия Нежид
Фотографии Дениса Кичатова