Мультиинструменалист

Василий Дриго вернулся в Калининград из Москвы, где работал в студии Артемия Лебедева. Софья Сараева поговорила с ним об авторитете профессии, визуальной идентичности города и редизайне «Королевских ворот»¹⁶⁺

— Чем ты занимался до того, как пришёл в дизайн-бюро Pictorica?
— Учился: три школы — общеобразовательная, музыкальная, художественная, университет. Интерес к графическому дизайну был скорее обывательским. Одним из первых открытий стали «Основы стиля в типографике»¹²⁺. Из этой суперзанудной книги Роберта Брингёхстра я узнал об отдельном мире типографики, существовании таких профессий, как типограф и шрифтовик, — это люди, которые находятся на невидимом фронте дизайна, их работу ценят фактически только профессионалы. Меня увлекала идея, что кто-то создаёт шрифты, делает великую работу — ведь этими шрифтами будет набрано всё вокруг — и при этом остаётся никому не известным. Шрифтовики — это рок-звёзды, только без славы.

— Но в дизайн, мне кажется, идут как раз за тем, чтобы твоё имя знали. Разве нет?
— Дизайн, на мой взгляд, — самая простая дисциплина, где можно поупражняться в улучшении окружающего мира и очень быстро получить фидбэк. В отличие, к примеру, от профессии инженера, на которую я учился, — процесс производства даже незначительной детали очень долгий. В таком месте ты не всегда можешь увидеть результат своей работы, а в дизайне видишь его наглядно. В студии Артемия Лебедева с определённого времени у всех дизайнеров есть персональные страницы на сайте. Такая ярмарка тщеславия, которая впоследствии стала характерной особенностью многих дизайн-студий. Но  открылась и другая сторона — некоторые дизайнеры мотивированы сделать проект в одиночку, чтобы он был подписан их именем. Это круче, чем когда в проекте указаны три человека и непонятно, кто из них рисовал, а кто верстал страницы.

— Это правильный подход?
— Не всегда. Есть долгие и сложные проекты, выполнить которые можно только в команде. Невозможно делать всё самому — проще делегировать какие-то задачи другим дизайнерам.

— Когда твой интерес к дизайну перестал быть обывательским?
— Мне кажется, рано или поздно каждый сталкивается с эффектом Даннинга-Крюгера*. Когда, узнав что-то, чувствуешь себя экспертом (пик глупости), а затем, выучив ещё что-то, понимаешь, что знания малы, считаешь себя дилетантом (долина отчаяния). И только после того, как весь объём полученной информации встаёт на своё место, складывается паттерн, понимание дисциплины — это означает, что ты достиг холма мудрости. Тебе ещё предстоит многому научиться, но твоих знаний уже достаточно, чтобы судить о каких-то вещах
Прочитав «Ководство»¹⁶⁺ Артемия Лебедева, я стал обращать внимание на все вывески вокруг. Чувствовал раздражение, когда понимал, что шрифты в их контексте совершенно неуместны. Говорят, что шрифтовики не могут смотреть исторические фильмы, потому что знают, что шрифт был изобретён в 1958 году, а значит, им никак не могли напечатать справку или нанести надпись на крыло самолёта в 1941 году. Когда ты погружаешься в дизайн, быстро достигаешь пика глупости. А со временем, преодолев пик, сталкиваешься с профессиональной деформацией. Будучи визуалом, в визуальном искусстве очень легко находить недочёты — это так же просто, как для любого перфекциониста увидеть, что котлы установлены неровно. Осознав это, я понял, что не смогу спокойно жить. Нужно что-то делать. Не ругать кривой и косой плакат — это непродуктивно, — а самому нормально нарисовать его.

— В Pictorica?
— Я ходил на собеседования во многие калининградские студии, удивлялся, насколько [дизайнеры] неконкретные, когда мне написал Максим (Попов, основатель дизайн-бюро Pictorica. — Ред.) — он увидел мой ЖЖ, где я писал о дизайне, и пригласил пообщаться. Выслушав мои мысли, сказал: «Приходи в понедельник». Мы проработали вместе четыре года, по-прежнему тепло общаемся. Макс хороший человек и крутой дизайнер — в том числе потому, что не уехал из Калининграда, а развивает культуру здесь.

— Ты говорил, что работа в Pictorica сформировала тебя как дизайнера, научила любить родной город. Объясни.
— Почти все проекты бюро сделаны для города, с правильным пониманием контекста нашего существования. У Макса, наверное, самый большой архив фотографий Кёнигсберга. Они, как книги «Параллельная память»¹²⁺, «Полёт над Кёнигсбергом»¹²⁺ и путеводители, выпущенные Pictorica, накладывают отпечаток на людей из бюро и их работы. Представь, ты каждый день смотришь на эти фотографии, выходишь на улицу и знаешь, как всё выглядело прежде, — это не может не влиять на твоё отношение к городскому пространству.

— В портфеле Pictorica немало работ для крупных застройщиков, рестораторов. При этом у команды остаётся энтузиазм делать некоммерческие проекты. Это особенность бюро?
— Городскими проектами занимаются не все студии, сравнивать экономику этих направлений неправильно — коммерческие проекты приносят в разы больше прибыли, чем городские. Хотя бы потому, что в них быстрее проходят процессы согласования, гораздо меньше людей участвует в принятии решения. Я убеждён, что изменение городского пространства — невероятно важная работа. Его облик при этом формирует любой дизайн, даже пиццерии. Здорово, что владельцы «Формы» (здесь проходит интервью. — Ред.) заинтересованы в том, чтобы внешний вид соответствовал содержанию. Но сделать красивым отдельно взятое заведение легче, чем, например, улучшить навигацию в городе.

— Из-за финансирования?
— Не только. В случае с городскими проектами очень часто идеи — как сделать лучше, удобнее, полезнее — не озвучены и до конца не осмыслены. Из-за этого принимаются неудачные решения. Пример — информационные стенды, установленные возле фортификационных сооружений. Когда их изготовили, параллельно с Pictorica я работал в арт-пространстве «Ворота»: помню, пришёл утром — и был шокирован. Никто не подумал о том, что стенд закрывает половину здания, о котором рассказывает, и ворота невозможно сфотографировать. Этой ситуации можно было избежать ещё на этапе разработки будущего макета.
Что касается финансирования: мешает устоявшееся мнение, что работа дизайнера сродни бесплатному труду. Авторитет нашей профессии сильно подкосили акции вроде бесплатного выезда на объект интерьерного дизайнера и низкий порог входа — каждый может назвать себя дизайнером, не существует обязательного набора хард- и софт-скиллов. Если ты зайдёшь на биржу труда, увидишь немало заказов, оценённых в 10 тысяч рублей. При этом найдутся люди, готовые сделать эту работу бесплатно, для «портфолио». Такие вещи не укрепляют ценность дизайна.

— Лет десять назад практически каждый второй пробовал себя в дизайне. Такая популярность вредит профессии?
— Я был одним из тех, кто пришёл в дизайн в то время, поэтому не скажу, что это плохо. Но популярность проходит, а иллюзия, что дизайн — это лёгкие деньги, остаётся.

— Иллюзия?
— Хорошо зарабатывать дизайнер может, скорее, в большом городе, чем в Калининграде. Особенно, если занимает руководящую должность. А это означает, что ты принимаешь больше решений и меньше работаешь руками.

— И всё же, почему дизайн обесценивается? Никто не станет спорить с важностью работы врачей, тем, что она несоразмерно оплачивается.
— Если тебе потребуется операция на сердце, я думаю, ты предпочтёшь, чтобы её делал самый лучший хирург. В этой ситуации твоё здоровье напрямую зависит от качества работы врача. В дизайне эта взаимосвязь не очевидна. Никто не может гарантировать, что продукт «взлетит» с помощью хорошего дизайна — есть ещё коммуникационные стратегии и десятки других факторов. Очень хорошая упаковка может не сработать, даже если продукт лежит на том месте, где должен лежать. Практически невозможно посчитать конверсию, что именно дизайн привлёк 13% пользователей, — разве что выяснить, что красная кнопка работает эффективнее зелёной. Думаю, люди не понимают ценности дизайна, потому что в нём не бывает гарантий. Плюс, если мы вернёмся к разговору о согласовании проектов, [в дизайне] очень многое построено на субъективных впечатлениях, вкусовщине, сомнительных трендах вроде плоских иллюстраций без теней и бликов, о которых я бы вообще запретил говорить. Усложняет положение дел и то, что заказчик, принимающий решения, часто некомпетентен судить о том, хороша работа или нет. И если показать ему плохую работу, он за неё обязательно зацепится — за свою практику я видел десятки таких примеров.

— Что с этим делать?
— Дизайнер должен уметь аргументировать свои действия, объяснять, почему так, а не иначе. Если он обращается к культурному контексту и говорит на языке другой эпохи, важно подтверждать выбор, показывать, как этот приём работает. Мы живём в эпоху постмодернизма, ничего нового уже не придумаешь. Поэтому хорошо забытое старое вроде красного на белом нередко преподносится как новый приём — мол, смотрите, мы супрематисты, конструктивисты, кто угодно. Отстранять заказчика от принятия решения не нужно — он всегда знает о продукте гораздо больше, чем дизайнер, это его сильная сторона. Но говорить с ним нужно о продукте, а не о том, какой шрифт лучше. И чётко понимать, кто должен выбрать лучший из двух вариантов, а кто — два варианта из ста. Опыт мне подсказывает, что чем больше заказчик платит, тем больше он тебе доверяет. Если ты получил 10 тысяч за логотип — будь готов к тому, что это последние 10 тысяч, и они будут отработаны на все сто. Если за логотип платят 100 тысяч, это значит, что клиент доверяет тебе и твоему видению.

— Расскажи о проектах, над которыми работал в Калининграде.
— В те прекрасные времена, когда жанр календарей ещё был востребован, мы делали очень весёлый проект для Торгово-промышленной палаты. Макс [Попов] за какие-то бешеные деньги купил в Германии книгу о тевтонских рыцарях с гравюрами в наивном стиле. Мы решили использовать их в календаре — написали про каждого рыцаря маленький рассказ, сделали с гравюрами геометрические композиции. Кайфанули и мы, и заказчик. Также создавали фирменный стиль для «Курган-Балта» — это один из моих любимых проектов. Логотип группы компаний — многогранник художника Маурица Эшера, чьё творчество мне близко. Делали стенды и навигацию для зоопарка, долгое время сотрудничали с сетью «Круассан-кафе». Проекты «Круассана» всегда были масштабными — в работу над одним только меню было вовлечено огромное количество людей. Интересно, что в меню дорогого ресторана в Европе не будет фотографий блюд и даже какой-либо графики. В «Круассане», напротив, такой приём отлично работает — это один из редких моментов, когда можно измерить влияние дизайна на продажи.

— Что думаешь о нынешнем визуальном облике города?
— Меня пугают тенденции в архитектуре, когда ничего не мешает застройщику возвести 20-этажный дом и на Сельме, и в центре города. Правильнее было бы ограничить застройку четырьмя этажами, а не пытаться в «лучших» традициях русского бизнеса извлечь максимальную прибыль, приложив минимальные усилия. Много уцелевших немецких зданий сегодня со всех сторон окружены ширпотребом — из-за этого теряется ощущение важности архитектурного произведения. Калининград начинает превращаться в Воронеж, где осталось только два-три исторических здания, творится абсолютный хаос. Безусловно, не хватает нормального дизайн-кода.

— Одной из попыток введения дизайн-кода можно назвать унификацию вывесок после реконструкции Центрального рынка и улицы Профессора Баранова. Что скажешь об этом?
— Здесь есть как хорошие решения, так и неудачные. Хорошим решением было переформатировать улицу в пешеходную, успокоить автомобильный трафик. Плохим — набрать названия магазинов одним шрифтом. Из-за этого однообразия человеку неудобно ориентироваться в пространстве, сложно найти нужный магазин. Боюсь даже представить, что могут сделать с Домом Советов, — оставьте его в покое, есть другие, более серьёзные проблемы.

— Например?
— Качество дорог и тротуаров — в некоторых районах они до сих пор выглядят так, будто недавно закончилась бомбёжка. Малые архитектурные формы — никто не пытается продолжать традиции, которые были заложены. Прошло уже достаточно времени, чтобы калининградцы научились любить Калининград таким, какой он есть, без оглядки на политику, — это вообще неважно для города. Город — это люди. Они или любят его и пытаются восстановить чугунную немецкую ограду, или им всё равно. Меня смущает такое безразличие. У москвичей, к примеру, его нет.

— Почему?
— Москва меняется так быстро и серьёзно, что люди просто не успевают забить на то, что их окружает. Там нет такого, что ты на протяжении двадцати лет каждый день видишь одну и ту же яму, и привык к ней. У некоторых калининградцев такая яма просто выпадает из оценки окружающего пространства, они перестают обращать на неё внимание.

— Ты всегда это замечал или, вернувшись из Москвы, стал видеть острее?
— Конечно, жизнь в Москве и возможность сравнить усилили недовольство. Но пока я нахожусь в некой растерянности, не знаю, что с этим делать. Непонятно, интересно ли политикам вписать себя в историю города, приняв участие в действительно значимых изменениях. Непонятно, кто будет заниматься улучшением городской среды. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что у меня достаточно скилов прийти в правительство и попытаться решить какие-то вопросы. Но потом понял, что это очередной пик глупости.

— Расскажи об опыте в студии Лебедева.
— Однажды я понял, что моего опыта работы в Калининграде достаточно, чтобы делиться им с другими, но есть студии, где проекты сложнее и люди опытнее, и решил идти дальше. К этому времени я несколько раз писал Тёме [Лебедеву], выполнял тестовые задания. В пятый раз он пригласил меня на собеседование. Первое время у меня был жуткий комплекс самозванца, что я просто человек с горы, который ничего не умеет. Первую работу Тёма возвращал мне раз пятнадцать, с очень жёсткими комментариями. Студия Артемия Лебедева — это очень крутая школа, большая часть отличных российских дизайнеров прошли через неё. Здесь собраны адекватные люди, внутренний процесс построен на интересе к происходящему и желанию выдать максимально качественный продукт. В студии я стал мультиинструменталистом, научился делать сразу много разных вещей — сайты, буклеты, книги, логотипы — хотя раньше считал себя графическим дизайнером. Может показаться, что это влияет на качество, — возможно. Но в то же время это хороший плацдарм для того, чтобы стать арт-директором и руководить студией. Это моя цель.

— Это единственный путь развития для дизайнера или есть амбиции назвать студию собственным именем?
— Студии Василия Дриго точно не будет — это странно. Над названием пока думаем, есть несколько вариантов. Кстати, умение остановиться в выборе — одна из самых сложных вещей, именно она отличает арт-директора от дизайнера. Хороший дизайнер не должен останавливаться, он, как компьютерный алгоритм, должен выдавать бесконечное количество вариантов. Арт-директор — человек, который умеет принимать верные, отсекающие решения.
А вопрос хороший. Наверное, создание студии — это всё-таки амбиции, есть и дизайнеры, прекрасно работающие в одиночку. Я пока не готов анонсировать открытие собственной, могу лишь сказать, что это не единственный проект. Мне хочется помочь городу обрести цельный образ. Дизайн должен быть интересен прежде всего жителям города, а не туристам. В Нью-Йорке обожают схему метро Массимо Виньелли и его логотипы I love New York, потому что они были созданы для горожан. Когда мы в глобальном смысле начнём делать хорошо для самих себя, всё изменится.

— Поэтому ты вернулся в Калининград?
— План был прокачаться, а потом вернуться и применить здесь полученные знания. Мне также интересно попробовать себя в роли куратора: организовывать выставки, привозить сюда артистов из Москвы, выставлять работы местных художников в других городах.

В студии я стал мультиинструменталистом, научился делать сразу много разных вещей – сайты, буклеты, книги, логотипы – хотя раньше считал себя графическим дизайнером

— В прошлом году ты сделал редизайн журнала «Королевские ворота». Расскажи об этом.
— Была задача освежить внешний облик журнала, попытка перестроить устоявшиеся правила взаимодействия в команде. Мне кажется, что мы справились. Надеюсь, на этом изменения не остановятся. В «Королевских воротах» хорошие материалы, журнал незаслуженно непопулярный.

— А зачем убрал изображение Королевских ворот с обложки?
— Это как раз субъективизм, о котором мы говорили. Меня смущает, что на обложку ставят здание, мало относящееся к содержанию (изображение редакция вернула на обложку во имя локальности журнала. — Авт.).

— Как реагируешь на критику?
— Очень хорошо. Я слышал про свои работы и себя, кажется, всё, что можно услышать. Некоторые вещи были заслуженными, некоторые — не в кассу. Главное, всегда помнить, что это чужое мнение. Даже если тебя критикует Артемий Лебедев или собственная мама, ты всё равно можешь чувствовать по-другому и делать так, как чувствуешь.

— Уже ищешь сотрудников в будущую студию?
— Да, но это не быстрый процесс. Практически от всех друзей, которые работают в разных сферах, слышу, что в той или иной мере в их компаниях есть кризис управления. Предприятие держится на плаву, но из-за того, что внутри ничего не меняется, оно незаметно погружается под воду. Инициировать внутренние изменения, когда компания уже тонет, сложно. Не нравится концепция, когда все относятся друг другу как в семье, — это чревато. В семье любят всех — и косого, и дурного. В спортивную команду косого и дурного не возьмут изначально. В студии Лебедева, к примеру, процессы налажены таким образом, что те сотрудники, кто не желает развиваться, уходят сами. Хочется суметь создать такую атмосферу в своей компании.

— Сколько требуется инвестиций на открытие студии?
— В условиях пандемии и самоизоляции — только на оформление юрлица, а это небольшие деньги. Если мы говорим о «классическом» режиме работы: аренда помещения, ремонт, покупка оборудования и, конечно, софта — каждый шрифт стоит от 60 до 2 000 долларов. Поэтому инвестиции могут быть от нуля — если вы собираетесь в коворкинге или работаете удалённо — до бесконечности.

— Тебя принципиально нет в социальных сетях. При этом многие дизайнеры используют их для привлечения клиентов.
— А можно сложить руки и кричать посреди улицы, что ты делаешь логотипы, — но это будет так же неэффективно, как холодные звонки. С определённого момента перестаёшь искать клиентов, они сами находят тебя. В этом случае по-хорошему нужно нанимать менеджера по продажам, чтобы не отвлекаться. У меня так не получилось, зато получилось научиться продавать самому. Пока это удобнее: чем меньше в цепочке принятия решений людей, тем быстрее происходит согласование, к тому же я лучше других могу объяснить свои действия. Убеждён, что переговоры — очень полезная вещь для дизайнера, получаешь гораздо больше информации, чем может передать менеджер, видишь реакцию клиента. Если ты начинающий дизайнер, не нужно бояться ошибиться в оценке работы, в общении с клиентом. Ошибки — самый простой способ чему-то научиться.

— В небольшом городе ошибаться опасно.
— Только в том случае, если не умеешь признавать свои ошибки. Я не говорю об обмане, когда взял деньги, а дизайн не прислал. Скорее, о том, что неправильно считал настроение клиента, споткнулся на каком-то слове, которое у него вызывает реакцию, — многие, к примеру, напрягаются, услышав слово «проблема».

— Можешь назвать основные ошибки, который совершает бизнес, обращаясь к дизайнеру?
— Главная — пытаться сделать дизайн максимально дешёвым. Если не готов платить 60 долларов за шрифт, значит, у тебя нет возможности оплатить работу дизайнера, и тебе точно не нужен логотип. Нужно просто набрать название компании бесплатным шрифтом и не париться, пока компания не вырастет и не появятся средства на изменение облика. Плохой и дешёвый ребрендинг может серьёзно навредить бизнесу, потому что у клиента может уйти доверие, а вернуть его непросто.

* – Метакогнитивное искажение заключается в том, что люди с низким уровнем квалификации делают ошибочные выводы, принимают неудачные решения и не способны осознавать ошибки в силу уровня квалификации. Высококвалифицированные люди, напротив, склонны занижать оценку своих способностей, страдать от недостаточной уверенности в своих силах, считать других более компетентными

Фотографии Александра Матвеева