Наталия Орлова
Главный экономист Ао Альфа-банк Наталия Орлова о реструктуризации мировой экономики, амбициях Китая и политике низкой инфляции ЦБ России
— Какое влияние на мировую экономику, учитывая негативную оценку ее роста, оказывают торговые войны?
— В условиях глобализации международная торговля за последние 30 лет росла быстрее, чем мировая экономика, однако в последнее десятилетие объемы роста торговли стали отставать от темпов роста мирового ВВП. По итогам этого года ситуация еще более плачевная — прогноз роста объемов торговли составит около 1 процента, при темпах роста мировой экономики от 2 до 3 процентов. Главная проблема, которая связывает рост торговли, заключается в том, что последние десятилетия мир рос на развитии цепочек добавленной стоимости. Страны активнее торговали друг с другом, фактически «расщепляя» цепочку производства и оптимизируя ее. Сейчас торговая война между США и Китаем приводит к разрыву этих цепочек. Многие страны вынуждены замыкаться на себе и меньше торговать. Это значит, что экономики стран, заточенных под торговлю, например, таких как Сингапур, страдают. Для примера, рост контейнерных перевозок через крупнейшие мировые порты — Сингапур, Шанхай, Лос-Анжелес и Гонконг — замедлился с 8 процентов годовых в 2017 году до 1 процента в первом полугодии 2019 года. Фактически мы являемся свидетелями реструктуризации мировой экономики.
— Это может привести к локализации производств?
— Это одна из возможностей. Мы не знаем, насколько далеко зайдут торговые войны, но страны станут более закрытыми. Альтернативный сценарий — торговля локализуется между группами стран, то есть глобальная торговля сожмется, но возникнут региональные союзы, например, азиатские страны будут активнее торговать между собой, Европа станет более замкнутой.
— Весь мир долго жил на тренде глобализации, но сейчас, получается, началось движение в другую сторону?
— Это означает, что глобализация достигла момента, когда дополнительные плюсы стали неочевидными, а ряд стран даже чувствуют угрозу: развитые экономики стали избыточно зависимы от стран-поставщиков, эта зависимость создает экономические и технологические угрозы. Вот почему президент Дональд Трамп постоянно говорит о необходимости снизить зависимость США от Китая и о сокращении дефицита торговли США. На самом деле, разговоры о необходимости сокращать глобальные дисбалансы возникли с 2009 года, просто этот процесс только сейчас стал частью политической повестки США.
— Помимо того, что страны становятся более экономически закрытыми, есть еще негативные последствия?
— Для отдельных стран изменение конфигурации мировой торговли и мировой экономики, конечно, может стать болезненным. Раньше мир унифицировался, возникали новые индустрии, например, активно развивался транспорт. Сейчас же эти страны могут столкнуться с необходимостью искать новый формат развития. При этом, конечно, другие могут, наоборот, выиграть от возвращения производств или создания новых индустрий. Фактически сейчас такое время, когда мы ставим на паузу рост мировой экономики, потому что многие страны перестала устраивать их роль в разделении труда. Китай имеет амбиции для региональной экспансии, об этом говорит их проект Нового шелкового пути, США ощущает эти амбиции как угрозу, Великобритания считает, что ее экономические перспективы лучше без ЕС и т. д.
— Спрос на нефть тоже снижается из-за геополитических конфликтов, например, с Ираном. Как это влияет на мировую экономику?
— Динамика рынка нефти определяется ситуацией спроса и предложения. Спрос сильно резонирует с торговыми войнами, потому что около одной шестой спроса на нефть определяется Китаем, который уязвим для новых тарифов. Предложение больше соотносимо с геополитической нестабильностью, санкциями, например, против Ирана или Венесуэлы. На рынке нефти в прошлом году было очень много ожиданий относительно новых санкций, поэтому цены росли, сейчас оказалось, что потенциал дополнительных санкций уже ограничен. Поэтому теперь главный вопрос в том, насколько сильно замедлится Китай. Из-за опасений более низкого роста в Китае многие аналитики выходят с осторожными прогнозами цен на нефть.
сейчас такое время, когда мы ставим на паузу рост мировой экономики, потому что многие страны перестала устраивать их роль в разделении труда
— Как все это влияет на российскую экономику?
— Это затрагивает нас через несколько каналов. Нефть остается каналом влияния, несмотря на то, что бюджетное правило (механизм снижения зависимости федерального бюджета от цен на энергоносители для сырьевых стран. — Ред.) снижает чувствительность к ней. Тут все зависит от уровня изменений: при сильном движении цены на нефть реакция валютного рынка, конечно, существует. Второй канал — прямая торговля с Китаем. На Китай сейчас приходится 16 процентов внешней торговли, хотя 10 лет назад эта доля составляла 8 процентов. В основном это обусловлено ростом сырьевого экспорта, но и общая зависимость от этого торгового партнера растет.
— Каковы перспективы отношений России с Китаем?
— Создание инфраструктуры — это существенная заявка на укрепление отношений. Когда будет построен Новый шелковый путь, время транспортировки из Китая в Европу, по прогнозам, сократится с 40 до 10 суток, что станет существенным фактором роста торговли по этому направлению. Россия может выиграть, развивая потенциал своих транспортных отраслей, то есть зарабатывая на транзите.
Кроме того, Россия, очевидно, может сделать ставку на сельское хозяйство. Долгосрочные мировые макроэкономические вызовы во многом связаны с дисбалансом на рынках продовольствия в связи с климатическими и географическими изменениями. Наша задача — уходить от экспорта простых продуктов. Хорошо, что мы экспортируем много зерна, но долгосрочно нужно быть нацеленными на экспорт продуктов переработки.
— С 2015 года доля импорта в российской экономике сильно снижается. Тренд продолжится?
— Доля импорта в потреблении продовольствия снизилась с тех пор с 35 до 22 процентов, но в непродовольственном сегменте осталась выше 40 процентов. Но в целом, да, тренд на снижение. Это вопрос наличия технологий и открытости рынка. В сельском хозяйстве после контрсанкций 2014 года производители смогли нарастить объемы производства, но в других сегментах технологические ограничения и открытость рынка не дают возможности для быстрой перестройки.
Вывести бизнес из тени кнутом нельзя, обязательно нужен пряник. Сейчас происходит повышение НДС, экономический рост замедляется, бизнес понимает, что платежеспособность населения падает и будет слабо расти в ближайшее время
— Какие направления экспорта сейчас наиболее выгодны для России?
— Структура российского экспорта сильно отличается от мирового, у нас есть потенциал, который мы не используем. Мы сами себя воспринимаем экспортерами сырья, будь то нефть или пшеница. Хорошая новость в том, что мировые рынки все еще огромны. Мировой рынок продуктов питания — это 2 триллиона долларов в год, например. И в целом объем мирового экспорта составляет 18 триллионов долларов в год, а наша доля в нем только 2,5 процента, или 1,2 процента на несырьевых сегментах. Нам есть куда стремиться.
Проблема только заключается в особенности момента: развитые страны —США, Канада, Германия — последние восемь лет являются лидерами по введению ограничительных мер, включая меры лицензирования. Россия в непростой момент собралась осваивать мировые рынки: как мы обсуждали в начале, рост мировой торговли замедляется, а торговых ограничений все больше. Это значит, что сейчас как никогда важно производить очень конкурентный товар.
— В связи с тем, что многие ожидают снижения прогноза по инфляции, также возможно снижение ставки рефинансирования. Как вы относитесь к таким прогнозам?
— Центральный Банк в своем последнем прогнозе был очень консервативен. Сейчас очевидно, что инфляция уйдет ниже 4 процентов по итогам 2019 года, и это означает, что ЦБ должен будет среагировать на такое изменение траектории инфляции. Насколько резко при этом можно менять монетарную политику? Интервал по номинальной ставке от 6 до 7 процентов считается интервалом нейтральности, который не оказывает ни сдерживающего, ни стимулирующего влияния на экономику. В моем понимании, делать сильное движение в этих рамках не совсем оправданно, поскольку ставка и так уже нейтральная, и ее варьирование не представляется целесообразным. Оставить ее на 6,5 — в центре интервала нейтральности — значит оставить зазор для снижения на следующий год. Резкое снижение ставки на 50 базисных пунктов может быть воспринято рынком как признак нервозности ЦБ, будто там прежде ошиблись с прогнозом. Скорее всего, ЦБ будет максимально аргументировать свои действия ситуацией с бюджетными расходами, ведь в случае их роста на горизонте следующего года ситуация с инфляцией не выглядит такой безоблачной. Мне кажется, ЦБ должен четко дать понять рынку, что он не бежит за текущей инфляцией, а действует исходя из своих ожиданий.
— ЦБ придерживается политики низкой инфляции, как можно оценить результаты?
— ЦБ обеспечивает колебания темпа роста цен около 4 процентов — это большой успех. Но эта политика таргетирования инфляции все время сталкивается с шоками — в начале этого года инфляция взлетела выше 5 процентов на фоне роста ставки НДС, и ЦБ совершенно справедливо в таких условиях нацелился на сдерживающую, умеренно жесткую политику.
— За последние несколько лет ЦБ сильно сократил резервы валюты в долларах, перешел на юань и евро. Какие это может иметь последствия?
— В этом случае важны предпосылки. Мы находимся в плавающем курсе, а значит, резервы уже не так важны. При такой политике у Центрального банка нет обязательства защищать валюту, он управляет — резервами как долгосрочными сбережениями. Почему раньше резервы были в долларах? Потому что, если происходили какие-то форс-мажорные ситуации на валютном рынке, — а он в России в основном долларовый, потому что мы торгуем энергоносителями, — ЦБ нужны были доллары, чтобы проводить интервенцию. Сейчас у него нет этого обязательства, зато есть санкционное давление, которое делает доллар более токсичным активом. Увеличение доли юаней в резервах как раз связано с тем, что мы активнее торгуем с Китаем. ЦБ также нарастил долю инвестиций в золото, но в него инвестируют многие центральные банки. В целом можно сказать, что у Центрального банка резервы стали более диверсифицированными.
— Государственный сектор в России продолжит так же активно расти?
— План на следующие шесть лет — рост за счет национальных проектов. Небольшая часть финансирования идет через внебюджетные фонды, но основная часть — через бюджеты. Здесь вопросов быть не может — государственный сектор будет расти. Оборотная сторона этой стратегии — ставка на инвестиционный рост.
— Многие сейчас говорят о выходе бизнеса из тени, обществом это воспринимается позитивно. Насколько это реально и каковы могут быть негативные последствия?
— Эта тема мне не кажется актуальной. Попытки вывести бизнес из тени предпринимались еще в начале 2000х, когда происходило сильное снижение налогов, и это мотивировало их платить, потому что были видны перспективы. Вывести бизнес из тени кнутом нельзя, обязательно нужен пряник. Сейчас происходит повышение НДС, экономический рост замедляется, бизнес понимает, что платежеспособность населения падает и будет слабо расти в ближайшее время. В чем в таких условиях мотивация выхода из тени? Если немного абстрагироваться от цифр, то, по уровню ощущений, мы находимся в стагнации, а это неподходящая среда для ожиданий по повышению прозрачности бизнеса.
Екатерина Вострилова
Фотография из архива спикера