Если можешь не помогать, не помогай?

Все статьи

иллюстрации: Анастасия Айрапетянц, Маргарита Миронова

Философические заметки

Очень трудные вопросы о милосердии задает Владимир Шаронов, — но, говоря, что каждый ищет на них ответы самостоятельно, дает подсказки, приводя в пример отечественных писателей и подвижников

Авторская колонка

В центре города, неподалеку от остановки, лежал молодой человек. Он вышел на улицу и потерял сознание. Мимо шли люди. Прошел час, за ним второй… Прохожие следовали один за другим, стояли в ожидании маршрутки. В лучшем случае бросали на лежащего быстрый взгляд, делая вид, что это их не касается. Наконец над юношей склонилась цыганка. Она дозвонилась до «Скорой», но, когда приехали врачи, было уже поздно.
Две подруги, услышав эту историю, убеждали меня в правоте равнодушных:
— А что тут такого? Подойдешь вот так, а он окажется наркоманом и накинется не тебя. Или больным туберкулезом, а то и СПИДом. Нет уж, себе дороже…
Согласиться с этой житейской мудростью мне мешало одно обстоятельство: обеих собеседниц я знал как добросовестных и даже ревностных прихожанок. Они многие годы исправно старались не пропускать службы, соблюдали пост, а утром и вечером тщательно вычитывали молитвенное серафимово правило для мирян.
Размышляя над этим разговором, я увидел, как вопросы о том, что такое истинное сострадание, подлинное милосердие и настоящая благотворительность, подобно «Стефанескам» Джотто, начинают множиться. Не считая полезным углубляться в бесконечность нравственной рекурсивности этой темы и отодвигая в сторону звучащие сейчас споры о гуманизме Европы по отношению к беженцам, ограничусь наиболее крупными осколками моих собственных сомнений, оставляя каждому возможность искать свой ответ и делать личный выбор.
Не стараемся ли мы всего лишь убедить себя в собственной доброте, когда всей улицей подкармливаем народившихся у бездомной псины щенят, не разбирая их по домам? В глубине души мы не можем не понимать, что скоро эти подросшие милые пушистики дадут новое потомство и стая полуодичавших собак напрочь потеряет былую обаятельность для сентиментальных добряков.
Чего больше в порыве крупного бизнесмена, жертвующего на строительство храма огромные деньги, если он не дает себе труда взять на себя постоянную долгую заботу о попавшей в беду семье? Желания доказать себе этим рывком, что и его душа, по слову Тертуллиана, если и не христианка, то способна ею стать? Заручиться билетом в вечность? Вписать свое имя в историю? А может быть, искреннего отклика на таинственный и прозвучавший только для этого человека призыв Бога?
Прав ли человек, руководствующийся в личной благотворительности принципом: «Если можешь не помогать, не помогай!», думая, что добром, как и деньгами, не следует разбрасываться, подобно транжире, но, видя, что человек действительно может пропасть без твоей помощи, брать на себя труд заботы? И не следует ли этот принцип читать как: «Помогай всегда, когда не можешь не помочь».
Как надо относиться к политику, чиновнику или депутату, устраивающему публичную, в сопровождении вереницы журналистов, акцию благотворительности? Хочет ли он прикупить прикрытой взяткой общественное мнение или показать укоряющий пример жлобоватым коллегам, гребущим все и вся исключительно под себя?
После официальной регистрации очередной общественной организации какой происходит переворот в головах людей, решивших добровольно объединиться вокруг той или иной важной для них деятельности? Почему те, что вчера объединялись на принципах чистой самодеятельности, получив гербовую государственную бумагу, буквально заходятся в своих требованиях к редакциям СМИ и работникам государственных органов все немедленно бросить, чтобы поддерживать любые их начинания, пропагандировать и агитировать зачастую безумные идеи?
Чем отличаются всякого рода снисходительные благотворительные сборы на сверхпышных балах новоявленных российских нуворишей от жертвований духовно дисциплинированных российских и западных состоятельных людей, считающих перечисление крупных сумм для помощи нуждающимся безусловной обязанностью всякого приличного бизнесмена? При этом бегущих от всякого рода публичной огласки и обсуждения мотивов своей филантропии.

Философические заметки

     Что в действительности думает о людях иной общественник, самозабвенно обходящий и обзванивающий товарищей по работе, убеждая их принять участие в сборе сторублевок по принципу «кто и сколько может» семье внезапно умершего коллеги, вместо того чтобы реально помочь в организации похорон? И почему тысячам горожан, которым за многие годы помог легендарный калининградский тележурналист Борис Иванович Клименок своей программой «Резонанс», было недосуг доехать до ящика в фойе телерадиокомпании, чтобы помочь средствами на оплату нужного ему ухода и лечения? Какой толчок необходим человеку, чтобы абстрактные слова о благодарности переплавились пусть в небольшое, но действительно необходимое дело?
Почему мой близкий друг, выдающийся российский педагог Александр Александрович Католиков, которого реальные прототипы «Педагогической поэмы» называли «Макаренко в квадрате», буквально метлой гнал из руководимой им школы-интерната для детей сирот всех захожан-доброхотов, предлагающих подарки, но уклоняющихся о постоянного общения с детьми? Что объединяет Сан Саныча, остававшегося многие годы убежденным атеистом, с еще одним дорогим для меня человеком — православным исповедником отцом Павлом Адельгеймом, многие годы опекавшим умственно неполноценных брошенных детей, для которых он собственноручно построил огромный дом, отказывая себе и своим близким в необходимом?
Так ли важны конфессиональные перегородки между лютеранским пастором Дитрихом Бонхеффером, участником заговора по устранению Гитлера, считавшим, что настоящий христианин должен вести себя по-христиански, «как если бы Бога не было», и православным священником Сергием Желудковым, утверждавшим, что многие неверующие в действительности могут считаться «анонимными христианами», поскольку, не зная ничего о Христе, ведут себя нравственно выше, чем иные верующие?
На какой изъян в русской милосердной душе хотел указать нам наш национальный гений, когда вывел в «Дубровском» образ кузнеца Архипа, живьем сжигающего приказных людей и тут же в смертельной опасности лезущего в огонь спасать кошку? И с каким умыслом Александр Сергеевич усилил эту сцену благочестивыми укорами безжалостного убийцы, укоряющего мальчишек, радующихся картине обезумевшего от страха погибающего животного:
— Чему смеетесь, бесенята? Бога вы не боитесь. Божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь.
И, наконец, правы ли те, кто твердо считает все эти вопросы никчемными досужими рассуждениями, а любое действие, чем бы оно ни диктовалось, во сто крат более полезным уже за одну его практическую сторону и реальную пользу конкретному человеку? В конце концов, будь это так, тот умерший от равнодушия и пресловутой житейской мудрости юноша, с рассказа о котором я начал эти заметки, остался бы жив?