текст Екатерина Вострилова
фото: Егор Сачко
Экономист и специалист по макроэкономике Сергей Хестанов о том, что случилось с российской экономикой и куда она движется
Достаточно продолжительное время экономисты предупреждают о нарастающем тренде упадка экономики. Герман Греф в интервью газете «Ведомости» говорит о том, что не видит источников роста, которые помогли бы из этого тренда выйти…
— Греф смягчает некоторые моменты. Это основано на том, что компания, которой он руководит, имеет целый ряд преференций, начиная от присутствия государства в капитале, заканчивая историческими причинами: половина вкладов населения находится в Сбербанке. Главная проблема в том, что структура нашей экономики устроена по принципу обмена сырья на продукты потребления. И с каждым годом наша экономика становится все более сырьевой. Доля сырья в экспорте заметно подросла. А в прошлом году произошло драматическое событие, которое еще не до конца дает о себе знать — в два раза упали цены на продукты нашего экспорта. С учетом того, что федеральный бюджет состоит в среднем на 50 процентов из валютных доходов от экспорта, а расходы бюджета в рублях, единственным выходом из ситуации для правительства была девальвация рубля. Это был способ спасти бюджет. Но если бы все проблемы решались только девальвацией. ЦБ находится между двух огней: с одной стороны, надо спасать бюджет и обеспечить экспортерам дешевый рубль, с другой — около 1/3 потребительской корзины состоит из импорта. При этом во многих отечественных продуктах питания есть импортная составляющая — оборудование, сырье и так далее. Официально в отечественных продуктах около 30 процентов импортных составляющих, думаю, реальная цифра немного больше. Как только рубль девальвируется, цены начинают расти. А по тем же официальным данным, 18 миллионов россиян живут на доходы, ниже прожиточного минимума. Если слишком сильно девальвировать рубль, то 18 миллионов человек окажутся на грани выживания и правительство имеет все шансы получить нарушение социальной стабильности. В настоящее время мы активно расходуем резервный фонд, хватит его, по самым оптимистическим прогнозам, на 1,5–2 года. А дальше — большие вопросы…
— Чтобы стало лучше, надо, чтобы выросли цены на углеводороды?
— Мировой рынок сырья устроен таким образом, что если растет нефть, то растет и металл. И наоборот. Сейчас будет катастрофа с алюминием…
— Почему? Алюминий считался устойчивым рынком.
— В 2008 году я был в Магнитогорске, и там мне хвастались, что у них на 8 месяцев вперед продан металл. Они еще руду не откопали, а уже ее продали. Металлурги ходили с настроением «круче нас только горы». Сейчас черным совсем тяжело, цветным еще пока неплохо. Дело в том, что в течение последних лет мировая черная металлургия, в том числе и российская, зарабатывала деньги на высоком спросе в Китае. Кончилось тем, что китайцы построили заводы по производству металла и научились делать простой металл. Специальные металлы стали стоить дорого, и технология производства очень сложная, но в нем нет большой необходимости. Большому заводу на год хватит двух тонн такого металла для работы. Зачем осваивать сложную технологию ради такого объема, если его можно купить. В результате нарушилась структура спроса, в мире возник переизбыток мощностей. Боливар не выдержит двоих — кого-то надо пристрелить.
«Я уверен, что реформ не будет, пока мы не растратим резервы»
— И кого пристрелят?
— Судя по всему, собираются «Мечел». Гуманнее было бы его обанкротить, оборудование продать, остальное взорвать, снести и построить торговый центр. Это меньшее зло. Лучше пусть будет на одно предприятие меньше, но остальные будут живыми, а не на грани голодной смерти. В Магнитогорске — беда, там трехдневные рабочие недели у людей.
— Вы ужасные вещи говорите…
— Те, кто говорит, что все кошмарно плохо, — не правы. Как и те, кто говорит, что все хорошо. На самом деле ничего ужасного, это умеренно отрицательная ситуация.
— Считается, что чем меньше денег в экономике, тем больше должно быть реформ. Будет ли работать эта формула сейчас?
— В этом есть доля истины и лукавства. Я застал реформы Горбачева, когда после девальвации мне выдали восьмимесячную зарплату и ее хватило на большой пакет пряников. Я уверен, что реформ не будет, пока мы не растратим резервы. Есть среднесрочный экономический цикл — 7-12 лет. Согласно этой теории, к 2018 году будет следующий виток, и тогда было бы пора. Но теория может не сработать, к несчастью, на чисто объективные вещи наложилась геополитика. Я не буду давать оценок тому, что происходит. Но после того, как для нас отрезали западный рынок капиталов, мы попытались развернуться на Восток. Но там нам тоже денег никто не дает, несмотря на аванс, который посулили китайцы за газопровод.
— То есть мы движемся в сторону Северной Кореи?
— До Северной Кореи нам далеко, и народ к вольностям привык, загонять его обратно в ярмо будет тяжело. Скорее, мы получимся чем-то между Северной Кореей и Венесуэлой.
— Политика импортозамещения как влияет на ситуацию?
— Слабо. Главная проблема в том, что у нас вымерло почти все машиностроение, легкая промышленность, разрушены инженерно-технические школы. Хорошего сварщика таджиком не заменишь. Для того чтобы политика импортозамещения по-настоящему заработала, у бизнеса должна быть уверенность в постоянстве условий, хотя бы на пять лет. А сейчас даже наши верховные спикеры друг другу противоречат. В 90‑е годы я консультировал завод «Балтика», а точнее, его филиал в Ростове-на-Дону, где они купили советский завод в руинах и полностью его модернизировали: поставили импортное оборудование, наняли немецких проектировщиков, рабочих-турков, которые за три месяца все сделали. Потом наши законодатели ввели большой акциз на пиво — часть заводов продержалась, в том числе ростовский, но другую, большую часть, просто закрыли. Как вы думаете, после таких случаев, если кто-то будет громко разговаривать, бизнес поторопится заводы строить?
— Что делать бизнесу в этой экономической ситуации?
— Забавно, но проблемы у всех похожи — произошло радикальное падение доходов у государства, муниципалитетов, крупного и мелкого бизнеса, граждан. Половина доходов страны — углеводороды. А резануть хотя бы на четверть расходы бюджета нереально, в кризисном 2008‑м резали на 7,9 процента. В первом квартале этого года — на 1,9 процента.
Первое, что делает бизнес сейчас, — затягивает пояса. Но пока не было увольнений персонала — их, я думаю, следует ждать осенью и зимой. Сейчас стратегия государства повторяет стратегию 2008 года: тратить резервы и надеяться, что цены на нефть вырастут. Генералы всегда готовятся к прошедшей войне, и в 2008 году мы потратили треть резервов, но дождались роста цен. Сейчас стратегия может не сработать, поскольку случилась геополитика. К тому же в 2017-2018 году запустятся заводы по сжижению сланцевого газа и появится возможность вытеснить нас с рынка Европы.
С нефтяным рынком произошло эпохальное событие, сработал так называемый закон Саймона, согласно которому труд всегда дороже сырья. Как только сырье делается дорогим, либо изобретают новые технологии добычи, либо его чем-то заменяют. Закон был открыт в середине прошлого века, и до сих пор считалось, что он не распространяется на нефть и газ.
Но злобные американцы разработали технологию, позволяющую сделать рентабельным разработку ранее нерентабельных месторождений. И сейчас сланцевый газ стоит в 2,5 раза дешевле, чем в Европе. Пока не готовы заводы по сжижению и разжижению, нам ничего не грозит. Однако уже выдано шесть лицензий на такое производство, их строят в три смены. И пока 27 процентов нашего газа в Европе заменить нечем. Но позже у них будет козырь. Джинна выпустили из бутылки.
— Но в США уже есть банкроты среди бурильщиков сланцевой нефти.
— Это абсолютная правда, вероятно, они набрали кредиты и не успели их отбить. Но в англосаксонском праве процедура банкротства иная. Все теряет собственник, тот, кто давал деньги, а производство продают по любой цене, и оно продолжает работать. Поэтому для рынка этот процесс не существенен.
Сергей Хестанов выступал в качестве спикера на семинаре «Новое управление бизнесом» Калининградской школы международного бизнеса. Редакция журнала выражает благодарность организаторам за возможность проведения интервью.