Наталья Пономарева об ускользающем облике города, которому она посвятила серию «Живопись на старых досках»
У Натальи Пономаревой очень красивые глаза. Таким голубым на несколько минут становится небо перед тем, как его затянут тяжелые грозовые тучи. Но смотреть в них, не отвлекаясь, трудно — взгляд то и дело скользит по мастерской, пытаясь запомнить все детали. Здесь, в небольшом помещении в самом конце коридора третьего этажа Дома художника, чувствуешь себя словно в краеведческом музее. На полках ютятся пузатые сосуды: керамическая кружка бирюзового цвета, глиняные горшки с широкими краями, резная ваза на трех ножках, украшенная узором, — ее Наталье подарили во время поездки в Якутию. На входной двери висит шаманская метелка — еще один подарок-оберег, с которым связано немало историй. Их Пономарева расскажет, держа метелку за деревянную рукоятку. Изделия из дерева в мастерской всюду: столешница, стулья, лестница, фигурки лошадей. Даже кружку с кофе, чтобы он лучше заварился, Наталья накрывает деревянной дощечкой. Белую кружку с нарисованной веткой цветов Пономарева отставит, чтобы показать свои работы, — ловко вскарабкается по лестнице и достанет пастельные пейзажи, написанные на скрепленных между собой деревянных дощечках:
Работы серии «Живопись на старых досках»
— Я пишу на дереве, которое нахожу в старых кенигсбергских домах. Приношу в мастерскую, выдираю ржавые гвозди, шлифую, если требуется, и собираю из отдельных досок будущий «холст». Как правило, это бывшие двери, найти уцелевшие становится все сложнее. Сохранились дощатые заборы, но они не подходят — их можно только красить, как у Марка Твена. Кенигсберг уходит, от него остаются лишь развалины. И мне хочется, чтобы таким образом эти развалины продлили свою жизнь.
Наталья рассказывает, что впервые задумалась об этом, когда, работая искусствоведом, писала статью об Арсении Максимове.
Работы серии «Живопись на старых досках»
— Он приехал на войну и, впечатлившись, остался. Был главным архитектором, рисовал развалины послевоенного города. Начав статью, я задумалась, а зачем? Зачем он рисовал город, когда все вокруг рисовали войну? — продолжает Пономарева. — Тогда, наверное, и пришло понимание, что наш город, в котором и Кенигсберг, и Калининград, всегда неуловим. Мы словно пропускаем его сквозь пальцы.
Работы серии «Живопись на старых досках»
Оттолкнувшись от этой мысли, Наталья попробовала рисовать городские улицы не на холсте, а на дереве. Рельеф старых досок в сочетании с полупрозрачными линиями пастели не только придал работам нужную текстуру, но и позволил наконец-то поймать ускользающий образ города и добиться ощущения, что его улицы оживают. У этой серии городских пейзажей пока нет логического завершения: часть работ Наталья выставляет, для других продолжает искать подходящие деревяшки. Процесс, по словам художника, непредсказуемый — некоторые доски долго ждут, пока им найдется подходящая пара.
Работы серии «Окно»
— За слоем краски — жесткой, ощутимой, — пропадает ощущение подлинности. Для меня город на таких пейзажах выглядит ненастоящим. Фактура дерева со всеми этими засечками, дырами, да даже шляпками гвоздей — сама по себе живопись, поэтому проект я назвала «Живопись на старых досках», — художник делает глоток кофе и продолжает, — Работа складывается непросто. Бывает, находишь нужные доски, сколачиваешь, ставишь на мольберт и понимаешь: ничего больше не нужно — время на них так отпечаталось, что никаким изображением лучше не скажешь.
Работы серии «Окно»
Первым в серии был триптих на бывших дверях. Пономарева рассказывает, что расписывала их как прялки — остров Канта и его окрестности, покрытые снегом, написаны простыми, легкими штрихами, какими мастера издревле наносили узоры на прялочные поверхности.
— Получилась такая смесь взаправдашнего и того, что исчезло, — говорит Наталья, показывая створки с множеством домов в снежных шапках и куда-то спешащих их жителей. Замечаю, что своей непосредственностью этот зимний пейзаж напоминает мне старые открытки. Художник соглашается. — А вот людей очень хочется рисовать больше, для меня они не стаффаж, а свидетели, участники событий. К тому же, какой город без людей?
— Природа тогда долго-долго готовилась, а потом раз — и наступила весна. Мне захотелось ухватить это мгновение перехода, в котором есть и тоска, и порывы, и пробуждение, и надежда. А эти силуэты деревьев и домов, — показывает на картину, — я каждый день вижу из окна своего дома.
Их художник, как и городские пейзажи на досках, пишет пастелью. Говорит, что работа с ней и деревом научила легкости и изменила отношение к цвету — «большого», по словам Пономаревой, в «Окне» нет. Из-за спокойной цветовой гаммы сложно определить, в какое время года написан натюрморт. Тот, который я принимаю за поздний летний вечер, оказывается «полуосенью» — Наталья говорит, что когда писала, в воздухе пахло опавшими листьями.
Про листву она еще вспомнит, рассказывая о поездке в Якутию, где ей подарили трехногую вазу с национальным орнаментом:
— Лет пять назад меня пригласили провести мастер-класс по пастели в новой галерее при художественной школе. Помню, у меня екнуло сердце, когда накануне вылета спросила у коллег, что им привезти из Калининграда, и они ответили: «Гербарий». Взлетая, я, словно глазами якутов, жадно смотрела на отдаляющийся город и заново удивлялась разнообразию красок, которое не сравнится с Мирным, где вокруг только ржавая тайга.
Слушая, с какой нежностью Наталья говорит о природе, обнаруживаешь связь между «Живописью на старых досках» и «Окном». Обе серии не только пытаются запечатлеть неуловимую красоту, но и целиком пронизаны воспоминаниями самого художника. И когда Пономарева вновь возвращается к «Живописи» и показывает рисунок улицы Фрунзе, с первых слов угадываешь, что она — одна из любимых.
Софья Сараева
Фотографии Боки Су