В сферу переработки отходов Денис Болдижар вошёл с фабрики по производству туалетной бумаги, где несколько лет работал управляющим. В определённый момент из-за высоких затрат на уголь компания задумалась об альтернативных вариантах топлива.

– Случайно в интернете мы наткнулись на комплекс по переработке шин, в результате которой получается технический углерод. Из него производят твёрдое топливо, способное полностью заменить уголь. Мы брали шины, перерабатывали, получали жидкое топливо на продажу и топливные пеллеты для своих котлов. Таким образом, вытащили производство из экономической ямы.
Вскоре фабрика экономически окрепла и смогла вернуться к закупке угля. Оборудование для переработки шин перевезли на другую площадку, Болдижар стал управляющим, а позже открыл бизнес уже с новым оборудованием – «Центр переработки и утилизации».

– Какое оборудование используется и что оно позволяет делать со старыми шинами? Как при этом обеспечивается экологическая безопасность?

– Сейчас у нас два собственных комплекса: термическая и механическая обработка шин. В термической обработке используем метод пиролиза. Это печи закрытого типа, в них закладываются шины, они закрываются, как в скороварке, и греются снаружи. Фактически горения шины нет, а значит, нет никаких выбросов в атмосферу. Происходит разложение покрышки при высоких температурах. В процессе выделяются нефтесодержащие пары, их мы конденсируем и получаем жидкое топливо высокого качества – под заказ для определённых клиентов. Такое топливо используется в работе крупных производственных печей, его добавляют в мазут для увеличения КПД.

После того как мы выпарили из колес всю жидкую фракцию, остаток резины превращается в порошок, и там же отделяется высоколегированная сталь, которая идёт на переплавку.

У технического углерода тоже есть варианты использования. Из него делают твёрдотопливные пеллеты – это гранулы для котельных. Их калорийность в два раза выше, чем у угля. Это, с одной стороны, плюс, но есть и минус: не все котлы могут справиться с такой мощностью. Также технический углерод можно использовать как пигмент, добавляя в краску.

То есть из одной шины мы получаем три разных, полностью ликвидных самостоятельных продукта: технический углерод, жидкое топливо и металл.

– Я знаю, что переработанные старые шины используют при производстве безопасных покрытий для детских и спортивных площадок.

– Конечно, для этого применяется механический метод утилизации шин. Мы разрезаем шину на более мелкие части, потом пропускаем через шредеры, сито, очищаем от текстиля и металла и в итоге получаем резиновую крошку мелкой фракции. Разная фракция используется в покрытиях на детских площадках, в производстве резиновых ковриков, а также в боксёрских грушах.

– А можно ли ещё что-нибудь, кроме шин, перерабатывать на вашем оборудовании?

– Номенклатура отходов для утилизации обширна. Но мы стараемся не отвлекаться от шин. Изредка занимаемся уничтожением макулатуры. Это особая услуга для государственных органов, когда есть большие, иногда секретные архивы, их нужно именно уничтожить. Казалось бы, можно развести большой костёр и сжечь. Но где его развести? По закону – нельзя и негде. Кроме того, при сжигании появляются выбросы. Их нужно согласовывать. Мы же растворяем бумаги в воде и полученную субстанцию передаём на производство туалетной бумаги. Таким образом информация стопроцентно уничтожается, на выходе никаких выбросов, и макулатура заново запускается в производство бумаги.

---

Опасность покрышек для экологии

Вред резины для окружающей среды заключается не только в её химическом составе. В природе этот материал разлагается очень долго, более 100 лет, выделяя вредные химические соединения. Нередко покрышки поджигают или они горят вместе с бытовыми отходами на полигонах. В атмосферу поступают такие опасные канцерогены, как бензопирен, дифенил и пирен.

---

– А пластики тоже можно у вас перерабатывать?

– Да, но те пластиковые бутылки, которые сейчас собирают в специальные корзины на контейнерных площадках, актуальнее передробить и сделать новый продукт. Потому что если их переплавлять, то конечный продукт получается дешевле, чем затраты на его производство.

– Сырье для всего производства вам достаётся бесплатно?

– Услуга утилизации шин стоит денег. Ведь само производство очень затратное. Линии по переработке пожирают много электроэнергии и требуют большое количество человеко-часов для подготовки, упаковки, размещения. У нас есть входящий тариф для юрлиц и исходящий тариф по продаже сырья.

Наша компания – крупнейшая в Калининграде по утилизации шин. Все госструктуры и около 90% крупного бизнеса работают с нами: транспортники, производители – в общем, все, у кого есть автомобильный транспорт. И если даже не с нами напрямую, то с нашими партнёрами, в итоге всё равно все шины в Калининградской области попадают к нам.

– А обычный человек может сдать вам шины?

– Мы стараемся не работать с физлицами. Получается очень объёмный документооборот и сложно доказуемые операции: нужно взять паспортные данные, объяснить человеку, для чего мы их взяли и что мы никому их не отдадим, мы должны отчитаться перед Росприроднадзором, что мы что-то у кого-то взяли, кому-то отдали. Поэтому мы придумали акцию: мы принимаем бесплатно четыре колеса в год от одного автомобиля. Человек сам может привезти раз в год свои старые шины на утилизацию бесплатно.

– Какой объём шин перерабатывается в год?

– Свыше двух тысяч тонн. Это небольшая цифра: из-за санкций большинство перевозчиков просто встали. И мы тоже, конечно, это почувствовали. Основной поток шин поступал от автотранспортных компаний, которые занимались грузовыми перевозками на дальние расстояния. Они были VIP-клиентами и поставляли шины большими объёмами. Транспорт стоит. По словам перевозчиков, в лучшем случае, фура делает два рейса в месяц вместо десяти, как раньше. Шины стали гораздо меньше изнашиваться, их перестали менять, докатывают до последнего, да и цена на новую резину значительно поднялась.

Это общая экономическая проблема, ведь заказчики продуктов переработки тоже столкнулись с сокращением финансирования, и спрос на нашу продукцию пропорционально упал. Мы пока не испытываем серьёзного дефицита сырья, у нас очень большие запасы резины на складах хранения. Но сам рынок сжимается.

---

Шинные законы

Ежегодно, по данным Научно-исследовательского института шинной промышленности, в России выходит из эксплуатации около 1 млн тонн шин. С 1 января 2019 года в нашей стране введён официальный запрет на захоронение шин.

В европейских странах запрет на захоронение автопокрышек целиком ввели ещё в 2003 году, а в 2006-м — и разрезанных на части. В Евросоюзе производители покрышек не только заложили затраты на утилизацию шин в стоимость нового товара, но и взяли на себя часть расходов по утилизации старых шин. Собранные средства идут в специальный фонд, который дотирует перерабатывающие предприятия и создаёт пункты приёма отходов.

В США установлены финансовые гарантии для переработчиков за счёт налогов, а все участники рынка утилизации имеют обязательные лицензии.

В Японии владельцы авто сами платят за утилизацию шин. Там действует закон о переработке отходов, по которому каждый гражданин обязан лично доставить в пункты приёма отработавшие покрышки.

---

– Сбыт продуктов переработки шин происходит только в Калининградской области или они отправляются на основную территорию России?

– Нюанс нашего бизнеса в том, что мы не можем отправить продукцию за пределы Калининградской области. Существуют особые требования к таможенным документам, и для того чтобы подтвердить происхождение данного продукта, нужно доказать происхождение шин. Но когда мы забираем с помойки тысячи тонн шин, естественно, никто не знает, откуда они. Таможня говорит, мол, если вы не можете документально подтвердить происхождение, значит, надо растаможивать. Растаможивать экономически нецелесообразно – цена продукта переработки будет неконкурентной по сравнению с актуальной для российского рынка. Но мы себя чувствуем уверенно, потому что на местном рынке спроса достаточно.

– Огромное количество шин валяется повсюду. Вы не заинтересованы собирать их?

– Экология соперничает с экономикой. Даже просто валяющаяся шина имеет не нулевую себестоимость. Найти на улице шину, поднять её и привезти стоит около трёх рублей. А если говорить о больших объёмах, то вообще пропадает целесообразность этим заниматься.

На самом деле, если взять статистику пятилетней давности, в Калининградской области шины практически уже не валяются. Мы плотно работаем с администрациями разных уровней. Если вы увидели старую шину на улице и это – территория города, то за неё отвечает управляющая компания: она обязана взять эту шину, передать её нам и заплатить за утилизацию.

Нужно сказать, что за последний год спрос на нашу услугу среди управляющих компаний сильно вырос. Шины каким-то образом стали появляться на их территориях, и они их нам передают. МУП «Чистота» также собирает и передаёт нам шины. У нас есть контракт с ЕСОО.

– И все же иногда попадаются прямо-таки горы шин в природе.

– Да, есть такая ситуация. Бывает, небольшие шиномонтажи принимают шины от населения якобы на утилизацию, берут деньги, но вместо этого просто вываливают их в лес. В любом случае компании, которая отвечает за эту территорию, придётся эти покрышки убирать, если поступит заявка. И это происходит, на самом деле, моментально. Часто минприроды обращается напрямую к нам.

Но просто так собирать шины, даже если кто-то обратится и скажет: «Я там-то увидел гору шин, вывезите их, я готов оплатить», – мы не имеем права. В этом случае обязательно должен быть заявитель-собственник или представитель собственника земли. Иначе такое действие будет означать, что мы приехали на чужую территорию, без заявки приняли отходы, а на нас потом поступит заявление в полицию за то, что мы украли чужое имущество, и убыток составил, допустим, миллион рублей. Доказать обратное нереально. Чтобы не столкнуться с подобной ситуацией, мы самостоятельно не собираем валяющиеся в канавах и лесах шины.

Я знаю, что в Калининградской области хотят довести объёмы переработки отходов до 95% и выйти по этому показателю на первое место в России. Если говорить о шинах, то нашей области.

– Если сравнить технологию переработки, насколько она современная?

– Мы немного отстаём по технологиям. Однако европейское оборудование значительно дороже того, что предлагается сейчас на территории России. К тому же рассчитано оно на значительно большие объёмы переработки, затраты на элект­роэнергию очень высокие.

– Можно ли, по вашему мнению, назвать перспективным бизнес, построенный на переработке отходов?

– Все, кто приходят в этот бизнес, говорят, мол, вот мы сейчас всё тут завоюем, всё заберём и будем самыми сильными. Мы говорим: «Хорошо, пожалуйста, вам помочь завоевать? Что вам нужно? Шин? Держите! Людей? Вот они!» На самом деле бизнес очень тяжёлый. Когда его просчитываешь на бумаге, он потом далеко не совпадает с реальностью. Переработка отходов имеет перспективу в случае, если есть взаимодействие с государственными органами. Если государство заинтересовано в этом и даёт возможность этим заниматься или хотя бы просто не вставляет палки в колеса, то да, это актуально.

---

Отрицательный пример

В 2016 году недалеко от испанского Мадрида несколько недель горела свалка размером почти 12 га. Шины на ней копились с 90-х годов. Более чем за 20 лет фирма, которой принадлежит земля, так и не смогла получить лицензию на их утилизацию. К тому времени на полигоне скопилось более 5 млн покрышек.

Свалка автомобильных шин Сулабия в Кувейте – одна из самых больших в мире. Её видно даже из космоса. Резину продолжают свозить, несмотря на запрет местных властей. Кладбище старых шин занимает территорию в 60 га, объёмы скопившихся там покрышек точно не известны.

---

– Каким вы видите будущее компании на ближайший год?

– Перед нами стоит задача построить новый объект – площадку по переработке, цех с новым комплексом оборудования. А также углубиться в переработку и увеличить количество продукции, сделать её ещё более качественной. Объём инвестиций – более 100 миллионов рублей. Проводим переговоры с государственными структурами. Мы готовы взять кредит в банке при условии гарантий на 10 лет о том, что эта ниша останется только нашей, и все договоры на утилизацию шин будут заключены с нами. Это должен быть некий контракт, по которому мы обязуемся в любых объёмах, при любых обстоятельствах принимать и утилизировать отходы, а полученный продукт отправлять на благо Калининградской области. К примеру, будет зафиксирована цена полученной из шин резиновой крошки для использования на детских и спортивных площадках, и цена эта будет значительно ниже российской или европейской. Но пока идёт процесс очень тяжёлых переговоров, потому что эти проекты долгоиграющие – на многие годы.

---

Пять лет назад Андрей Стрельник решил продолжить дело отца и основал ювелирную компанию Strelnik Jewellery. Софья Сараева поговорила с ним об оптовых заказах в страны Европы и Азии, об открытии розничного магазина и о том, как работает бренд в новых условиях

---

– Андрей, знаю, что прежде чем открыть бренд, вы наблюдали за работой вашего отца. Александр давно в ювелирном деле?

– Он открыл ИП и небольшое производство около двенадцати лет назад. Тогда же начал делать первые украшения с янтарём.

– Вас увлёк процесс? В какой момент вы поняли, что пойдёте по стопам отца?

– Если честно, не сразу. Находиться на производстве было интересно, но не могу сказать, что меня это вдохновляло. Я даже не думал о том, что свяжу с янтарём свою жизнь. Тогда я учился в университете на факультете менеджмента, думал, чем буду заниматься, получив образование, и параллельно искал источники дохода. К примеру, размещал фотографии на разных стоках – до сих пор получаю с этого смешные гонорары (улыбается). В какой-то момент решил попробовать сделать украшения сам: отец выделил мне на производстве небольшой участок, где я изготовил простые колечки и начал продавать их через Etsy (международный маркетплейс для продажи товаров прикладного творчества, с 2022 года не работает в России. – Ред.). Я увидел интерес к ювелирным изделиям и возможность получать, как минимум, среднемесячную калининградскую зарплату. Вскоре открыл второй магазин на Etsy, где продавал уже папины украшения.

– Уточню: украшения отца были с янтарём, а ваши – нет?

– Да, я делал украшения с аметистом и другими самоцветами. Отношение к янтарю у меня, думаю, как и у многих, кто вырос в Калининграде, оставалось скептичным. К тому же тогда на рынке был упадок. Помню, я ходил на ювелирные выставки, анализировал аудиторию, кто покупал украшения с янтарём. Большой покупательской способности не видел.

– Что было дальше?

– Я оставил попытки самому заниматься изготовлением ювелирных изделий и вместо этого сосредоточился на дизайне. Производство взяла на себя команда отца. Мы перешли на давальческую схему: я передавал им сырьё и эскизы, они занимались выпуском – это положительно повлияло на качество украшений.

Когда приступил к разработке первой полноценной коллекции, к моему же удивлению, захотел сделать её с янтарём. Я понимал, что продавать её буду через Etsy, и, поскольку это международная площадка, а неместная, интерес к янтарю там выше. Коллекцию создавал, отталкиваясь от своего представления о том, как должны выглядеть современные ювелирные украшения. На тот момент у меня уже была достаточно большая насмотренность: изучал опыт европейских  ювелиров, обращал внимание на ассортимент магазинов и на то, что носят женщины в тех или иных странах.

– Как отец отнёсся к вашему решению создать бренд?

– Позитивно. Я думаю, ему польстило, что у меня возник интерес к делу, которым он занимается.

– Украшения из первой коллекции были похожи на модели, которые сегодня предлагает Strelnik Jewellery?

– Да, многие модели мы до сих пор выпускаем, они стали хитом продаж. Выпустив коллекцию, я завёл страничку в Instagram, что позволило найти покупателей не только заграницей, но и в России. Мы стали использовать инструменты таргетинга, параллельно начал сам делать сайт. Примерно в это же время наш бренд нашла предпринимательница, которая планировала открыть в Германии магазин с украшениями из янтаря от калининградских производителей. Я взял в банке кредит в размере 300 тысяч рублей, чтобы приобрести сырьё и выполнить наш первый оптовый заказ.

– Когда задумались об экспорте?

– С момента открытия бренда. Это была мечта, чтобы как можно больше людей во всём мире узнали о янтаре и о нас. Кроме Германии, мы получали оптовые заказы из Чехии и Мексики. Сегодня по-прежнему активно работаем с Китаем. Розничные продажи в другие страны не прекратились, хотя их число снизилось по сравнению с показателями 2021 года. Это связано с санкциями, ограничивающими продвижение на западных рынках и создающими проблемы с приёмом платежей из заграницы.  

– Как вы справились с вызовами 2020-го, ковидного года?

– Для нас этот период совпал с переходом на новый этап, и он оказался этапом взрывного роста. Благодаря инвестициям в продвижение, бренд хорошо знали в Москве и Санкт-Петербурге. К этому времени производство уже было в равной степени загружено проектами отца и моими заказами. Когда объявили локдаун, онлайн-торговля показала рост. Объёмы увеличивались, мы расширили команду. Сейчас у нас работает 18 человек, включая супругу, которая занимается маркетингом, продавцов-консультантов и ювелиров. Начинали же вшестером. Розничного магазина ещё не было, продажами занимались мы с Юлией.

– Справедливо называть Strelnik Jewellery семейным бизнесом?

 – На сто процентов. Мне кажется, было бы странным не воспользоваться на старте имеющимися возможностями, а из принципа попытаться самому сделать всё с нуля. Мы с отцом нашли симбиоз. На нём – производство, в котором он силён. На мне – продажи и продвижение. Успех Strelnik Jewellery – и его успех. Именно благодаря папе у нас богатая палитра янтаря. Он очень скромный, непубличный человек – возможно, поэтому ему было сложно развивать собственный бренд.

– Долго придумывали нейминг? Называть бренд собственной фамилией, как минимум, ответственно.

– Мне иногда кажется, что я вообще не думал над названием (смеётся). Всё вокруг было «солнечным», «янтарным» и «балтийским», мне же хотелось максимально уйти от этих устаревших ассоциаций. Идея нашего бренда в том, чтобы сделать всё по-новому, сломать стереотипы о том, что янтарь – это старомодно. Мы стали производить минималистичные украшения и продавать их в Instagram, рассчитывая привлечь молодую аудиторию. Мне кажется, удалось сделать свой, неповторимый продукт, который отличается от того, что предлагает рынок. Все пять лет мы остаёмся верны выбранной концепции, за это время стиль практически не изменился. Его даже подделывают.

– Как раз хотела поговорить с вами о плагиате. Насколько это частое явление в ювелирной отрасли?

– Мне сложно говорить о том, что происходит в отрасли в целом, но могу с уверенностью сказать, что среди янтарщиков в Калининграде подделки работ – не редкость.

– Что делаете для того, чтобы защитить себя?

– Полностью защититься невозможно. Помогает членство в Янтарном промышленном кластере Калининградской области – с появлением этого объединения местные производители стали больше общаться друг с другом и, по моим наблюдениям, меньше заимствовать идей. Наверное, воровать у тех, кого знаешь лично, неудобно. Однако всё ещё остаются мелкие производители, кому не стыдно.

– Это вредит бизнесу?

– Нет. Во-первых, для потребителей важен не только дизайн, но и то, что мы делаем вокруг бренда. Во-вторых, качество повторить гораздо сложнее. Мы уделяем большое внимание стойкости позолоты, в себестоимости продукта она занимает примерно столько же, сколько само серебро.

– Вы формулируете миссию бренда следующим образом: «Научим любить янтарь». Не побоялись начинать с настолько амбициозного заявления?

– Я сам долгое время жил с внутренним ощущением, что янтарь – это что-то из прошлого. И когда мне удалось увидеть красоту этого камня и полюбить его, захотелось поделиться ей и с другими.

– Вам не мешает отсутствие профессионального образования?

– Нет, напротив. Со временем я освоил многие тонкости, включая особенности производства и обработки камня. А то, что я изначально не знал многих правил,  позволило выйти за рамки. Поэтому в ассортименте Strelnik Jewellery много ассиметричных изделий. По правилам нужен янтарь определённой фракции, который затем пилится на несколько частей – это позволяет добиться симметрии. Но поскольку я изначально работал с готовыми вставками со склада отца, даже не думал об этом. Если камни сочетаются друг с другом и смотрятся цельно, зачем их пилить?

– В одном из интервью вы говорили: «Самым сложным было изучить все законодательные вопросы, связанные с обращением драгоценных металлов».

– Сейчас я понимаю, что ничего сложного нет, но на тот момент меня это пугало. Все эти финмониторинги. Мы занимаемся тем, что проверяем наших клиентов, не являются ли они террористами.

– Если я правильно помню, вы отдали эти проверки на аутсорс?

– Да, не хочется заниматься этим самому. Я не могу себе представить, что кто-то купит наши украшения с целью отмыть деньги. Мы же не продаём бриллианты, мы продаём готовые изделия, главная ценность которых – дизайн. Мне также кажется странным приравнивать серебро к драгоценным металлам, как золото, учитывая колоссальную разницу в цене. Если брать сырьё, грамм серебра на бирже стоит 49 рублей. Грамм золота – 3800 рублей.

– С 1 января отрасль переходит с «упрощёнки» на общий режим налогообложения. Как готовитесь?

– Если честно, я не хотел бы об этом говорить. Мы готовимся, переход не потребует колоссальных финансовых затрат. Но если бы такие изменения вводились пять лет назад, когда мы только начинали, это стало бы серьёзной преградой. Ювелирный бизнес – это, в первую очередь, про творчество, дизайн. Бюрократия же очень сильно бьёт по энтузиазму, отнимая массу времени и сил. Поэтому я считаю правильным делегировать такие задачи и фокусироваться на творчестве.

– По оценке участников встречи представителей кластера с сенатором от Калининградской области Александром Шендерюк-Жидковым, отмена упрощённой системы налогообложения может привести к удорожанию ювелирных изделий на 56 процентов. Прокомментируете?

– Я был на этой встрече и, наверное, соглашусь с оценкой. К чему всё это приведёт, будет понятно по итогам первого квартала 2023 года. Пока оптимизма немного.

– В 2019 году кольца Strelnik Jewellery стоили от 1200 рублей, браслеты – до 5000 рублей. Как за три года изменилось ценообразование?

– Из-за удорожания себестоимости и валютных колебаний мы вынуждены регулярно повышать цены на свою продукцию. Сегодня кольца стоят от 1500 рублей, браслеты – до 10 000 рублей.

– Блокировка Instagram стала для вас ударом?

– Да, сильным. Мы делали весь упор именно на эту площадку, потому что алгоритмы продвижения Meta безупречны. До февраля Instagram был основным источником траффика – и это стало большой ошибкой. С блокировкой Instagram пришлось практически с нуля осваивать новые площадки, вкладываться в контекстную рекламу. Сейчас мы продвигаемся через «ВКонтакте» и «Яндекс», благодаря чему летом смогли выйти на прежние показатели по объёмам продаж. На то, чтобы перестроиться, нам потребовалось четыре месяца.

 – В этом году вы открыли первый розничный магазин в Калининграде. Почему только сейчас?

– Это ещё одна ошибка, нужно было открывать раньше. Но, пожалуй, самая главная ошибка в любом бизнесе – это пытаться сделать всё самому. Нужно максимально делегировать все задачи, которые только можно. Мы открыли магазин в большей степени для того, чтобы перестать самим упаковывать каждый заказ из интернет-магазина, а делегировать это продавцам-консультантам.

– Магазин рассчитан на туристов?

– Да, янтарь по-прежнему покупают в основном гости Калининградской области. Хотя у нас не самое проходное место, результатами сезона мы довольны. Планируем открыть здесь офисное пространство, где я смогу заниматься следующими коллекциями. У нас есть небольшое количество украшений без янтаря, возможно, расширим ассортимент для розницы. Для того чтобы увеличить экспортные поставки, необходимо серийное производство – это то, на чём мы сосредоточены. Для меня нет дружественных и недружественных стран, я дружу со всеми и не отказываюсь от мечты продавать украшения по всему миру.  

В тексте содержатся упоминания Instagram – ресурса, принадлежащего компании Meta, деятельность которой запрещена в РФ

 

Команда Павла Никитина с 2019 года внедряет инновации в маломерном судостроении. Софья Сараева поговорила с руководителем AmberBoat о том, как устроено производство байдарок из полиэтилена низкого давления, и о том, что сдерживает развитие бизнеса.

 

---

Павел Никитин

41 год

В 2019 году переехал из Мурманска в Калининград, чтобы заняться производством электрических катеров; мотивацией стало давнее увлечение рыбалкой. Тогда же основал AmberBoat. Однако специализацию компании определил спрос – предприятие производит байдарки для коммерческого и личного использования из листового полиэтилена низкого давления (ПНД).

В Мурманске владел заводом по производству стрелкового оружия.

В месяц AmberBoat  производит порядка 180 байдарок, стоимость одной – от 54 тысяч рублей.

Вторая производственная площадка AmberBoat расположена в Пскове. В перспективе ещё одна компания Никитина – AMB-Electric – займётся производством электродвигателей для катеров. Команда проекта тестирует образцы и готовится получать патент на разработку.

---

 

– Павел, знаю, что вы не из Калининграда. Как оказались здесь?

– Всё надоело, поэтому решил заняться катерами (улыбается). В Мурманске я регулярно ходил на катере на рыбалку и в какой-то момент подумал, что надо бы сделать электрический катер. Почему именно электрический? Даже бензиновый двигатель на сто лошадей – а это небольшая мощность – потребляет тридцать-сорок литров топлива в час. Соответственно, только бензин обходится в десять тысяч рублей. При этом, бывает, и вернёшься без улова.   

– Почему не стали открывать производство в Мурманске?

– Там холодно и негде проводить испытания. В Калининграде речка зимой максимум неделю стоит, после можно снова возвращаться на воду.

– Подготовительную работу провели заранее?  

– Нет, всё делал с нуля. Думая о том, каким должен быть удобный, современный катер, я решил, что следует двигаться в направлении, по которому идёт Tesla (американский производитель электромобилей и решений для хранения электрической энергии. – Ред.) – зарядил [катер], спустил на воду, сходил на рыбалку, вернулся, воткнулся в розетку и всё. Нам это удалось. Мы сделали девятиметровый электрический катер, опробовали его, разогнали до сорока пяти километров в час. Сейчас используем как выставочный образец – вы могли увидеть его, когда заходили.

– Сколько стоит катер на электродвигателе?

– В районе восьми-девяти миллионов рублей за бюджетную версию. Дальше цена уходит куда-то в космос.

– Правильно понимаю, что вы уже готовы к серийному производству? Сколько времени потребуется на то, чтобы сделать один катер?  

– Около трёх месяцев. Но пока к нам обращаются только за байдарками.

– Вы изготавливаете их из листового полиэтилена низкого давления (ПНД) – что это за материал?

– Неубиваемый. Как правило, для сплавов используются резиновые байдарки – они рвутся, нужно постоянно подклеивать. Второй популярный материал – стеклопластик, но его требуется шпаклевать, это сложная дорогостоящая работа. И для катеров, и для байдарок мы выбрали ПНД потому, что этот пластик, как бабушкин таз – и плавает, и выкинуть жалко (смеётся). Податливый материал – режется, пилится обычными лобзиками и ножиками, легко сваривается.

– Материал используете импортный?

– Нет, российского производства. Везём из Москвы.

– ПНД дешевле резины и стеклопластика?

– Не сказал бы, выходит дороговато.

– И всё же выбрали его.

– Потому что идея была в том, чтобы сделать что-то вечное. По нашим расчётам, гарантия на катера и лодки из ПНД составит минимум 50 лет. Когда на обычном катере ты подходишь к причалу, необходимо следить за тем, чтобы не задеть стенки, иначе на катере останутся вмятины и царапины. Наши испытания показали, что катеру из ПНД ничего не будет. Ещё одно свойство – к пластику ничего не липнет, ни ракушки, ни тина.  

– Как получилось, что вы стали продавать не катера, а байдарки?  

– Узнав, что мы протестировали катер, к нам обратился Геннадий Кострица (организатор сплавов в Калининградской области. – Ред.) с просьбой сделать байдарку. Я подумал, какие байдарки, у нас тут новый век, катера на электродвигателях, но отказываться не стал. После пришёл второй заказ, третий, и закрутилось – так наш катер стал музейным экспонатом.  

– Чем объясняете интерес к байдаркам? Много рек и туристов?  

– Всё очень просто, мы единственные в стране производим байдарки из ПНД. Организаторы сплавов опробовали их в деле, им понравилось. На днях отправили фуру, в пятницу уйдёт вторая, а через неделю от меня требуют ещё одну – мы уже физически не успеваем. Плюс Канада, Америка и Китай прекратили поставки в Россию.

– Получается, конкурентов нет?  

– Есть, но они используют другой вид пластика и продают байдарки в два раза дороже.

– Вы говорите, что на днях отправили фуру. Сколько в ней байдарок? И какая география заказов?  

– Семьдесят две. Клиенты есть практически во всех городах. Недавно, например, две байдарки уехали во Владивосток – хотя, казалось бы, рядом Китай, откуда можно привезти.

– На сайте указано, что у вас дилерский центр в Приморском крае.

– Ещё не успели обновить информацию, центров уже больше. Мы не стали предлагать дилерам сразу выкупать продукцию в большом объёме. Выставить в своём магазинчике одну нашу байдарку не потребует миллионных вложений. Потом можно заказывать поштучно.

– В Калининграде спрос есть?

– Есть, но в основном байдарки покупают для коммерческих сплавов. Для личного пользования брали всего один-два раза, когда разделение в заказах для России – пятьдесят на пятьдесят.  

– Почему так?

– Сложно сказать. Вообще байдарки всё-таки рассчитаны для сдачи в аренду. Для многих выгоднее арендовать. К тому же можно залезть в грязных сапогах, ударить веслом. Это как с автомобилем: свой будешь протирать тряпочкой, а взятый напрокат в каршеринге – нет.  

– Кстати, о вёслах. Их тоже производите?  

– Скоро начнём. В ближайших планах – приобретение специального станка, который позволит перерабатывать отходы из пластиковой крошки и делать из неё всевозможные крючки и вёсла. Опытный образец готов.

– Выбор материала важен?

– Конечно. Вёсла китайского производства сделаны из хрупкого пластика, они сломаются, если упереться в камень. Вёсел из ПНД, которые будут крепче, на рынке ещё нет, мы станем первыми.

– Гриф тоже будет пластиковый?

– Нет, он из алюминиевой трубки. Интересно, что алюминий производят в России и продают в Китай, и там он стоит дешевле. Поэтому привозить будем из Китая.

– Как за последнее время изменились логистические цепочки?

– В Калининград можно ввезти всё, что угодно, хоть слона. Но то, через что приходится каждый раз проходить, чтобы вывезти продукцию – это какой-то бред. Приведу пример. Ручки крепятся к байдаркам верёвочками, их нужно растаможить, чтобы ввезти в Россию. Мы покупаем пакеты-рукава – засовываешь и заворачиваешь, как конфету. Пакеты нужно тоже растаможить. И не только пакеты, но и скотч, которым они завязаны. Поэтому сейчас мы отвозим «голые» байдарки в Москву и уже там всё упаковываем.  

– Там работает представительство?

– Там дилерский центр, достаточно крупный.

– Получается, если бы не московский дилер, схема с поштучными заказами бы не работала?

– А одну и невыгодно вывозить. Что на одну, что на семьдесят две нужен толстенный талмуд документов, подтверждающих, что байдарка сделана российским инструментом из  российского сырья, привезённого российскими компаниями. Поэтому в Калининграде практически нет производства, бизнесу выгоднее размещать его в Москве, Питере или других городах Центральной России. Даже если есть задумка что-то делать, предприниматели предпочитают делать это не здесь. И только если отменить [правила таможенного оформления], производство расцветёт, как одуванчики.

– Пробовали обсуждать этот вопрос с представителями власти, объединяться с другими производителями?

– На мой взгляд, это бесполезно.

– Как искали сотрудников?

– По объявлению. Сейчас в команде восемь человек, двое пришли за последнюю неделю. Все, кто откликался на вакансию, прежде работал кто на стройке, кто в автосервисах. Производству катеров и байдарок обучал их с нуля.  

– А вы где этому научились?

– Нигде, я просто знаю, как нужно делать. До этого десять лет работал ювелиром, в детстве у отца в гараже варил мотоциклы для байкеров.

– И нет разницы, что именно делать – ювелирное изделие или электрический катер?

– Да, всё так. Была бы задача правильно поставлена, хоть летающую тарелку соберу (смеётся).

– На сайте AmberBoat указано, что вы внедряете инновации в маломерном судостроении. О каких разработках идёт речь?

– Двигатели и батареи, которые практически нигде не используются. Также сейчас разрабатывается катер, которому не требуется зарядка – он будет заряжаться во время хода.

– На солнечных батареях?

– Нет, это уже прошлый век.

– А новый век какой?

– Скоро покажем, пока не буду рассказывать.

– Технологии запатентованы?

– Нет.

– Почему? Не боитесь, что кто-то опередит вас или позаимствует идею?

– Нет, не боюсь. Мы сначала получим патент, а уже потом устроим презентацию. Пока на это просто не было времени. Я не тот руководитель, который занимается бумагами и продажами, мне интереснее что-то придумывать. Поэтому должность директора компании занимает другой человек. Я всё время нахожусь на производстве, как говорится, с закатанными рукавами.

– Через сколько планируете вернуть вложения, требовавшиеся на запуск?

– Через полгода.

– Что ещё в ближайших планах?

– Расширение ассортимента и увеличение продаж в России.

– Когда вы создавали компанию, рассчитывали  выходить на международные рынки?

– Да. Близость к Европе была одной из причин, почему я решил открывать бизнес в Калининграде.

– В Европе развито производство байдарок и катеров? Конкуренция высокая?

– Ниша свободна, потому что всё везётся из Канады и других стран. К примеру, в Польше шестьдесят-восемьдесят процентов байдарок – из Индонезии. Мы же находимся под боком и могли бы поставлять продукцию по другой цене. Уже вели переговоры, есть компании, готовые выкупать практически весь объём. Но пока не закончится специальная военная операция, ничего не получится.

– Вы говорите, что в Мурманске занимались ювелирным делом. Это в прошлом?

– Ювелир – не профессия, а состояние души. Отношусь к этому как к хобби.

– Хобби, доход от которого позволил открыть производство байдарок?

– Не совсем. Кроме ювелирки у меня был ещё завод по производству оружия. Увлекаюсь стрельбой, владею патентом на технологию по стрелковому оружию. У меня в любом деле так: появляется идея, сразу на бумажке делаю набросок – всё, запускаем в производство.

– А какое у вас образование?

– Девять классов и неоконченное ПТУ. Было неинтересно доучиваться, потому что нужно было зарабатывать. Пошёл в море, потом ещё много чего было: рыбу продавал, машины гонял, открывал автосервисы и автомойки, своё такси, в том числе грузовое.  

– В Калининграде AmberBoat – единственный бизнес?

– Есть вторая компания, AMB-Electric. Планируем производить подвесные электродвигатели для катеров. Их можно устанавливать вместо стационарного двигателя, на такие же крепления. Результат – экономия на бензине и обслуживании, катер становится безопаснее и экологичнее.   

Ещё есть разработка специально для Калининграда. Нам интересно развивать городской водный транспорт, хотелось бы сделать открытые речные трамвайчики со стеклянной крышей – такие используются, например, в Санкт-Петербурге. Сейчас туристов возят вокруг острова Канта на шумных катерах, мы же планировали изготавливать речные трамвайчики на тихом ходу. Можно было бы и маршруты по Куршскому заливу организовать. Презентовали проект властям, нам сказали: «Делайте».

– За свой счёт?

– Да. При этом трамвайчик будет стоить около десяти миллионов рублей, понадобится не один – реализовывать такой проект своими силами мне неинтересно.

– Вы сказали об экологии – насколько этот аспект важен?

– За этим будущее. В Норвегии ещё два года назад закрыли фьорды для бензиновых катеров. Можно зайти в залив только на электрических катерах, которые там не производят, или под парусом, но это не всегда безопасно. При этом на всех причалах уже установлены розетки для электрокатеров. Сейчас Финляндия и Франция постепенно ограничивают использование транспорта на бензине. В России об этом даже разговоров нет.  

– Предприниматели, переезжающие в Калининград из «большой России», нередко говорят, что здесь хорошие условия для ведения бизнеса. Согласны?

– Если бы я работал только на калининградском рынке, согласился бы. Но когда клиенты в других городах, а ты не можешь вывезти отсюда товар, бизнес развивать невозможно.

– И что делать, уезжать?

– Да, конечно. Так поступают многие из тех, кто пробовал здесь работать. Поработают полгода, посмотрят на всё это и перевозят производство.

– Вы здесь уже третий год. Сколько ещё будете смотреть?

– Полгода-год. Я всё-таки надеюсь на то, что границы откроют, и мы сможем начать экспортировать продукцию хотя бы в Европу. Это станет решающим фактором.

 

Два года назад майор полиции в отставке Алексей Седых открыл в Калининграде детективное агентство «Пантера». Софья Сараева поговорила с ним о том, насколько выгоден этот бизнес, похожи ли его будни на сюжеты популярных сериалов и зачем к частным сыщикам обращаются предприниматели.

---

Алексей Седых

37 лет

Руководитель детективного агентства «Пантера», член Международной ассоциации частных детективов (IAPD).

После окончания Омской академии МВД служил в уголовном розыске Сургута, проходил службу на территории Северного Кавказа. В 2011 году переведён в отдел по борьбе с терроризмом, экстремизмом и этническими ОПГ.

В 2017 году, после увольнения на пенсию, переехал в Калининград. В 2020 году получил лицензию частного детектива и открыл агентство «Пантера».

В штате агентства шесть аналитиков и два помощника детектива. «Пантера» предлагает услуги бизнесу и гражданам. Также специализируется на киберразведке.

---

– Вы проходили службу в Сургуте, но детективное агентство открыли в Калининграде. Как оказались здесь?

– Ещё в 2013 году, супруга тогда была на шестом месяце беременности, мы подумали, что не стоит рисковать с путешествием по незнакомой стране, и полетели в Санкт-Петербург. Помню, был конец апреля: в Сургуте ещё оставались страшные, чёрные сугробы, в Петербурге тоже оказалось дико холодно. Мы купили зонты, на следующий день шапки, и вскоре решили, что нужно всё-таки ехать туда, где теплее – и удачно вспомнили, что рядом Калининград. Примерно на третий день, когда шли по проспекту Мира, мимо зоопарка, среди зелёных, цветущих деревьев, я сказал супруге: «Рапорт на перевод по факсу сброшу, кошку мама по почте отправит. Остаёмся здесь» – настолько сильным был эмоциональный отклик.

Вернувшись в Сургут, хотел перевестись, но в МВД начались массовые сокращения. Здесь некуда было девать своих сотрудников, не говоря о том, чтобы брать на службу посторонних. Поэтому я остался дорабатывать до пенсии. Сотрудникам полиции к тому времени запретили выезжать за границу, поэтому каждый отпуск мы проводили в Калининграде. Переехали 1 марта 2017 года.

– Когда появилась идея открыть детективное агентство?

– Сразу после переезда купили небольшой павильон, планировали заниматься розничной торговлей и общепитом. Приобрели франшизу Coffee Like, но не срослось. Сразу оговорюсь – к кофейням, которые сегодня работают под этим брендом, отношения не имею. Мотивация начать своё дело заключалась в желании обеспечить семье независимый источник дохода на случай, если по каким-то причинам я выйду из строя. Но с бизнесом не получалось, потому что не было предварительной разведки: я недостаточно изучил специфику, действовал наскоком. Затем довольно плотно занялся интернет-маркетингом и инвестициями – Forex, крипта и так далее. Не скажу, что это стало кардинальной сменой деятельности, увлёкся ещё во время службы. Присматривался, потихоньку инвестировал, втайне от коллег и тем более руководства, проходил обучение. Сегодня этот опыт помогает продвигать услуги агентства.

После ухода на пенсию у меня периодически происходили эмоциональные откаты – наверное, это называется так. Спрашивал самого себя, зачем я занимаюсь тем, чем занимаюсь, и не находил ответа. Ощущал собственную нереализованность. В какой-то момент даже думал вернуться в контору; узнавал, как устроиться в Росгвардию. Но всё-таки возвращаться в оперативную работу желания не было – не потому, что не нравится, а по другим причинам, сопровождающим работу любого опера, особенно руководителя оперативного подразделения. Из-за этого я никогда не планировал задерживаться в МВД и в любой другой правоохранительной системе. Продолжал искать, рассматривал адвокатскую деятельность, юриспруденцию. Идея открыть детективное агентство пришла случайно, во время разговора с моим товарищем в Зеленоградске – в тот день я ещё спорил с официанткой, что нужно подавать к нашим напиткам, апельсин или лайм (улыбается).

– Что было дальше?

– Поскольку прежде я никогда не сталкивался с работой частных детективов, стал узнавать, как всё устроено: смотрел сайты разных агентств, изучал законодательство, познакомился с местными сыщиками. Практически все, с кем обсуждал эту идею, говорили «Лёха, ерундой не занимайся» и советовали стать адвокатом. Но мне было интереснее попробовать силы в роли детектива. Подумал, что если пойдёт, значит пойдёт, а если нет, всегда можно переиграть, благо эта деятельность не требует больших финансовых вложений.

– Я встречала информацию, что достаточно арендовать небольшое помещение, купить стол, стул, компьютер, нанять пару помощников и бухгалтера. Это так?

– На самом деле «стартовый набор» может быть ещё меньше. Сегодня многие детективы и адвокаты работают удалённо. Конечно, в офисе удобнее встречаться с клиентами, но вся наша работа проходит за его пределами. Что касается напарников, нужны скорее люди на подхвате, для того же наружного наблюдения – проводить его в одиночку особого смысла нет. Соответственно, затраты сводятся к созданию сайта и настройке рекламной кампании в «Яндекс.Директ» и «Яндекс. Услуги» – и погнали.

– Сколько времени ушло на получение лицензии?

– Около месяца, для бывших сотрудников это несложно. Требуется пройти медицинскую комиссию, подтвердить, что не состоишь на учёте в псих- и наркодиспансере, представить документы, подтверждающие стаж в оперативных или следственных подразделениях. Кроме этого, нужно быть несудимым за умышленные преступления. Кандидатуру одобряют в ФСБ, там смотрят, не представляешь ли ты угрозу для безопасности Российской Федерации. К нам могут обращаться иностранные клиенты – здесь очень тонкая грань, как бы не сработать на разведку.

– Большинство частных детективов – бывшие сотрудники полиции. Почему? Есть примеры, когда владелец детективного агентства в прошлом не работал в силовых структурах?

– Сразу сделаю ремарку: детективное агентство – это маркетинговый термин, а не юридический. Если раньше юридические лица могли получить лицензию, сейчас её выдают только физическим лицам. Поэтому прежде чем стать детективом, нужно стать индивидуальным предпринимателем. Возвращаясь к вопросу, почему только бывшие сотрудники [становятся частными детективами]. Во-первых, это одно из формальных требований закона «О частной детективной и охранной деятельности»: либо у тебя есть советующий стаж в органах, либо ты прошёл специальное обучение. Я скептически отношусь к идее [обучения]. Недостаточно изучить Уголовный кодекс и какие-то другие законы, чтобы стать детективом. Это то же самое, если бы я прочитал закон о СМИ и назвал себя журналистом. Хотя я встречал людей с прирождённой склонностью к этой работе. Несмотря на мои одиннадцать лет опыта, один из моих помощников вытворяет просто невероятные вещи. Кроме правового статуса и возможности официально работать, лицензия детектива мало что даёт: у нас нет доступа к закрытым, ведомственным базам, наши права не равняются адвокатским, суд редко признаёт результаты частных расследований. Для сбора информации порой нужен творческий подход – меня каждый раз удивляет то, как мыслит мой помощник. Но это скорее исключение, таким вещам можно научиться только на практике.

– «Пантера» начала работать в разгар пандемии. Как это повлияло?

– Сложно сказать, потому что не с чем сравнивать – не в пандемию я этим не занимался. Но, безусловно, изменилась платёжеспособность: в то время люди теряли источники дохода, многие начали экономить. Важнее было прокормить себя, а не платить за услуги детектива или любые другие услуги. Возможно, если бы я открыл агентство в другое время, поток клиентов был бы больше. С другой стороны, я не рассматривал вариант отложить, дождаться, когда пандемия кончится.

– Откуда пришли первые клиенты?

– Честно говоря, самых первых уже не вспомню – приходили из «Яндекс.Директ», обращались за какими-то мелочушками. Первой серьёзной задачей стал розыск ребёнка – семья начала бракоразводный процесс, и хотя суд не запрещал отцу видеться с ребёнком, мать всеми возможными способами препятствовала их общению. Сняла квартиру и пропала. Обращаться в какие-то службы клиент посчитал нецелесообразным, поэтому обратился ко мне.

– Нашли?

– Да. У меня был номер телефона, с его помощью я нашёл профили в социальных сетях, а также другой, новый номер. Сразу скажу, что на данный момент именно OSINT (Open–source intelligence, разведка по открытым источникам. – Ред.) является основным методом нашей работы. Также я нашёл профиль на «Авито», где было активное объявление о продаже вещей. Оставалось созвониться, договориться о примерке и узнать адрес квартиры, где находится ребёнок. Для меня решение оказалось достаточно простым, но для человека не в теме задача будет невыполнимой.

– На сайте агентства указано, что вы работаете не только в Калининграде.

– Я бы сказал, что мы работаем преимущественно не в Калининграде. Около 90 процентов заказов – из других городов.

– Почему так?

– Скорее всего, потому что здесь мало платёжеспособных клиентов. Именно клиентов, а не людей. Людей с хорошим достатком много, но, похоже, у них мало проблем, с которыми они бы стали обращаться к детективу (смеётся). В Калининграде тухло не только с детективной деятельностью. Знаю от знакомых адвокатов, что и к ним в месяц обращается два-три человека. При этом у нас официально зарегистрировано более 600 адвокатов – это очень много для города с полумиллионным населением. У детективов конкуренция существенно меньше – грамотных специалистов раз, два и обчёлся, но и клиентов в разы меньше. Кого-то, может быть, это устраивает, но не меня. Поэтому активно работаю с заказами из Москвы.

– А почему москвичи выбирают вас, а не московских детективов?

– С некоторыми предпринимателями из Москвы был знаком лично, с другими познакомился в процессе работы. Есть компании, которым мы предоставляем услуги аутсорсинга службы безопасности – это достаточно большой объём работы. Благодаря сарафанному радио сейчас получаю заказы не только из Москвы, но и из других городов, в том числе из Сургута. Другие частные детективы тоже обращаются, поскольку я специализируюсь на киберразведке – подобные услуги мало кто оказывает, и ещё меньше, кто оказывает их по доступным ценам. В Москве есть организации, у которых порядок цен на деанонимизацию – от 300 тысяч до миллиона. У меня те же услуги на порядок дешевле.

– С чем связана большая часть обращений?

– В принципе, я бы мог всё время заниматься только киберразведкой и не заморачиваться: пьёшь кофе, ищешь информацию в сети, а деньги капают. Но это неинтересно. Интересно брать «живую» работу, вести расследования. Как правило, к детективу обращаются, когда полиция ничего сделать не может или когда проблема слишком деликатна. Частые запросы от граждан: сбор сведений для суда, поиск очевидцев разных происшествий, раздел имущества.

– Часто приходится сталкиваться с мнением, что работа частного детектива – это слежка за неверными супругами? Подобные литературные и сериальные клише вредят имиджу профессии?

– То, что частные детективы следят за чужими жёнами – весьма распространённый стереотип. И, нужно сказать, его популярность небеспочвенна. Некоторые детективы предлагают такую услугу – выявление супружеской неверности. Для меня удивительно, что они открыто об этом заявляют, потому что подобные вещи близки к откровенному нарушению статьи о неприкосновенности частной жизни. При этом обращений, связанных со слежкой за партнёром, тоже много. Наверное, не ошибусь, сказав, что тридцать-пятьдесят процентов людей  обращается к детективу, чтобы узнать, как проводит время супруг или куда летала супруга. Услышав такой запрос на консультации, обычно сразу торможу собеседников и рекомендую не искать исполнителей. Потому что с высокой степенью вероятности эти исполнители окажутся мошенниками. Реальный пример: когда в поисковике набираешь «частный детектив Волгоград», среди первой пятёрки сайтов только один принадлежит настоящему детективу, Александру Симоненко. Остальные четыре – мошенникам. Они согласятся сделать вам детализацию звонков и сообщений в WhatsApp, а потом кинут на деньги. Естественно, вы не пойдёте в полицию писать заявление. Всё равно, что написать: «Прошу вас привлечь меня к уголовной ответственности».

– Насколько высока теневая составляющая в вашем бизнесе?

– Думаю, если смотреть по России, то удельный вес подобных заказов окажется очень высоким. Отработать их можно, но грань слишком тонкая. В большинстве случаев я категорически отказываюсь от подобной работы, понимая, что не смогу помочь, не преступив закон, либо по этическим соображениям. Не хочется оказаться в центре чужого конфликта. В отличие от Москвы, Калининград город маленький. Сегодня пара ругается и заказывает слежку друг за другом, завтра мирится, а виноватым остаётся детектив. Также я принципиально не беру заказы, когда непонятны мотивы заказчика.

– Сколько ведёте расследований в месяц?

– В марте у меня и моей команды в работе было порядка 40-50 объектов. Важное уточнение – не всё, что мы делаем, является расследованием. Правильнее сказать, что мы работаем над объектами. Объектом может быть физическое лицо, компания, телеграм-аккаунт, с которого вымогают деньги, угрожая распространением порочащих сведений или фотографий. Расследование – более глобальная история. К примеру, стало известно, что предприятие загрязняет окружающую среду, и нужно выяснить, откуда и как везут промышленные отходы, кто к этому причастен.

– Расскажите о команде.

– Шесть аналитиков, они же специалисты по OSINT. И два моих помощника, которых привлекаю к работе по мере необходимости.

– Как искали?

– С помощниками был знаком, аналитики проходили кастинг – полноценный, в два этапа. Найти сотрудников оказалось непросто, к тому же допустил серьёзную ошибку. Вакансию разместил в нескольких телеграм-каналах, посвящённых OSINT. Она предполагала оплачиваемое тестовое задание – это и стало ошибкой. Меня буквально завалили заявками, некоторые кандидаты выполняли задания с разных аккаунтов, чтобы получить больше денег. Когда я выяснил, что мою щедрость пытаются эксплуатировать – гонорар за правильное выполнение составлял 2100 рублей, – сразу прикрыл лавочку. В итоге из шестидесяти кандидатов отобрал десять человек, шестеро работают со мной сегодня. Не скажу, что все они были готовыми специалистами, пришлось доучивать. Готовые кадры можно найти разве что в службе корпоративной безопасности Сбербанка, но там у них, наверняка, зарплаты по 250 тысяч – мне сложно будет их переманить.

– Женщины часто становятся детективами? И опасная ли это профессия?

– Женщины в нашем деле не редкость. Общаясь с ними, каждый раз убеждаюсь, что женщины-детективы дадут фору мужчинам. Как я говорил, в нашей работе необходим творческий подход – вы, женщины, умеете нестандартно мыслить, находить неочевидные решения. Насчёт опасности скажу так: профессия детектива может быть таковой, если ты лезешь туда, куда не следует. В 2018 году в Москве детектив в прямом смысле лишился головы из-за того, что ввязался в нехорошую историю.

– Ваши будни похожи на сюжеты сериалов?

– Не думаю. В них формируется ложное представление о нашей деятельности. Вопреки историям из кинофильмов детективы никогда не вступают ни в какое противодействие с противником. Если это произошло – хреновый из тебя детектив. Это фиаско.

– Получается, хороший детектив – тот, кого не замечают?

– Да, важно быть незаметным. Впрочем, общаясь с людьми для сбора информации, не обязательно представляться детективом. Можно быть кем угодно: сантехником, журналистом, другом семьи.

– Даже если вы собираете информацию для суда?

– Вы правы, в этом случае так делать нельзя. На первой встрече с клиентом всегда обговаривается, предполагается ли использование результатов расследования в суде – если так, требования к сбору информации другие. Частным детективам не запрещено, скажем, вводить собеседников в заблуждение. Единственный запрет – нельзя представляться сотрудником спецслужб. Ситуации бывают разные, иногда эффективнее поговорить с человеком, представившись знакомым заказчика, а уже после, поняв настроение, рассказать, что ты расследуешь. Если требуется, попросить собеседника повторить сказанное под запись или заручиться согласием, что он готов свидетельствовать в суде.

Кстати, если дело дойдёт до суда, я тоже буду опрошен в качестве свидетеля. Наше законодательство не предусматривает привлечение детектива к следствию, например, в качестве специалиста – такой практики просто нет. Решение, приобщить ли материалы к делу, принимает следователь. Как бывший сотрудник могу сказать, что полиция не всегда готова идти навстречу в таких вопросах – следователь, как и судья, вправе приобщить эти материалы, но делать это он не обязан. Если речь об уголовном деле, важно, чтобы адвокат был настойчив, писал соответствующие ходатайства – тогда есть шанс, что всё получится.

– Законодательство меняется?

– В части расширения полномочий частных детективов – нет. Закону в этом году тридцать лет, глобальных изменений за это время не было. Менялись в основном процедурные вещи: раньше лицензию выдавали в МВД, сейчас – в Росгвардии, и так далее. Нормативные акты, регламентирующие деятельность полиции, вообще не содержат отсылок к частным детективам, там нет ни слова о том, как с нами взаимодействовать – это остаётся на усмотрение конкретного сотрудника. Мы можем наводить справки, но никто не обязан отвечать на наши запросы. В этом отношении у вас, журналистов, больше прав.

Единственное упоминание частных детективов встречается в документах о деятельности судебных приставов. В статье 65 Закона «Об исполнительном производстве» сказано, что они праве использовать сведения, полученные в результате осуществления частной сыскной деятельности, для осуществления розыска должника, его имущества или скрываемого ребёнка. Это как раз одно из немногих ощутимых изменений в нашем законе, которое произошло с момента его принятия.

– Вы состоите в Международной ассоциации частных детективов. Что это даёт? Ассоциация выступает с инициативой скорректировать статус российских детективов?

– С инициативой выступает депутат Госдумы Анатолий Выборный. На протяжении последних двух лет он говорит о том, что закон морально устарел и нужно расширить полномочия частных детективов. Однако законопроект всё ещё дорабатывается. Мне предлагали вступить в профсоюз: представлять интересы калининградских детективов, лоббировать их, чтобы закон, наконец, изменился. Я пока отказался. Никогда не состоял ни в одном из профсоюзов, да и сообщество в нашем городе небольшое.

Международная ассоциация, насколько я знаю, с подобными инициативами не выступает.  Членство в ней, в первую очередь, даёт ценные связи, возможность спросить совет у коллег со всего мира. В прошлом году ко мне обратились родители, чей сын пропал, отдыхая в Турции: сначала не выходил на связь, потом не вернулся обратным рейсом. Я спросил на форуме сообщества, может ли кто помочь. За две минуты отозвались русскоговорящие детективы, организовали поиск и в ближайшие дни нашли парня – к сожалению, он погиб. Мы сработали быстрее, чем работала бы наша полиция. У неё нет полномочий вести расследования за границей, это всегда долгий процесс со множеством согласований.

– Какие полномочия у детективов из других стран?

– У нас в IAPD есть Стив, детектив из Майами. В Америке полномочия детективов не уступают полицейским. У Стива в автомобиле лежит автомат, он может спокойно задерживать преступников, у него есть доступ к базам ФБР – всё совершенно иначе.

– Реально ли найти телефонных мошенников? К вам обращаются жертвы таких преступлений?

– Да, масштаб этой проблемы огромный. Вычислить кибермошенников можно, если жулики допустили ошибку. Если они всё сделали безупречно, вы их никогда не найдёте. У полиции в большинстве случае для нормального расследования нет ресурсов – в некоторых территориальных подразделениях МВД подобные дела попадают одному или группе сотрудников, которые завалены заявлениями, по которым нельзя возбудить уголовное дело, потому что в положенные сроки банки не успевают прислать необходимые документы, плюс ряд других нюансов.

У частных детективов в этом отношении ресурсов больше, но всё опять же упирается либо в законодательные запреты, либо в отсутствие коммуникации с иностранными ведомствами наших правоохранительных органов. Когда мошенники используют VPN, по-хорошему – запросить информацию у тех же американцев, чтобы узнать реальное месторасположение пользователя. Но такой запрос могут запросто оставить без ответа.

– Знаю, что вы много работаете с бизнесом. Какой запрос у предпринимателей?

– Это основное направление. Если проблемы граждан решают спецслужбы, бизнес со своими проблемами разбирается самостоятельно. Корпоративной разведкой и проверкой кандидатов на работу обычно занимаются службы безопасности, но содержать подобные структуры могут только крупные компании. У среднего и малого бизнеса для этого недостаточно ресурсов, он остаётся незащищённым. Нивелировать риски можно как раз за счёт частного детектива. Сегодня мы работаем преимущественно со средним бизнесом, проверяем репутацию контрагентов, предоставляем услуги аутсорсинга службы безопасности.

– Спрос высокий?

– Многие предприниматели всё ещё мыслят как в девяностые и нулевые, когда с проблемами обращались к бандитам или звонили знакомому оперу Васе. Понимания, что все эти проблемы можно решить легально, заключив официальный договор с детективным агентством, у бизнеса пока нет. Но ситуация постепенно меняется, об этом говорит растущее число поисковых запросов, связанных с детективной деятельностью.

– Вы проводите первую консультацию с клиентами бесплатно. Почему?

– Потому что считаю эти встречи не консультацией, а знакомством, во время которого я узнаю о проблеме потенциального клиента, понимаю, могу ли помочь в решении или нет. К тому же процентов восемьдесят встреч заканчивается отказом, как только я озвучиваю порядок цен.

– Некоторое время вы вели блог в Instagram (владеющая Instagram Meta признана экстремистской в России). Оттуда приходили клиенты?

– За всё время, может быть, два или три клиента. Один раз ко мне обратился экс-чиновник, прочитав посты. У блога не было задачи привлекать клиентов, потому что ценность детективных услуг нельзя навязать – это не услуги фотографа и не массаж. Для обращения к нам нужен повод – в этом отношении решает контекстная реклама. Кроме того, гораздо эффективнее сарафанное радио и безукоризненная репутация, в нашем бизнесе это главный фактор успеха.

– О чём следует помнить предпринимателям, чтобы не было проблем, с которыми придётся идти к детективу?

– Самая частая ошибка предпринимателей – пренебрежение проверкой потенциальных партнёров. Недобросовестных контрагентов можно выявить во многих случаях заранее, но бизнесмены предпочитают сэкономить пять тысяч рублей и рискнуть пятнадцатимиллионным контрактом. Вопреки распространённому мнению, проверка контрагента не ограничивается «Спарком».

Во время службы я встречал предпринимателя, каждый день идущего одним и тем же маршрутом с портфелем, в котором лежит несколько миллионов выручки. Затем он закономерно пишет заявление, что пострадал от разбоя. Но маршрут при этом не меняет, инкассаторам и охранникам не платит. Есть хорошая фраза: «За безопасность нужно платить, а за её отсутствие – расплачиваться».  

* – Информационные технологии

Упоминаемые напитки являются безалкогольными

В марте Антон Бурак с командой запустили «Тёрку» – сервис для поиска деловых знакомств. Софья Сараева обсудила с ним ещё один новый проект Beetbarrel, причины заниматься благотворительностью и амбиции создать экосистему, способную конкурировать с «Яндексом»

 Досье

---

Антон Бурак

34 года

В IT* с 2014 года

Запущенные проекты: «Лабаду» (маркетплейс бытовых услуг), «Япомогу» (независимый социальный проект, объединяющий волонтёров и некоммерческие организации), «Набалкон» (сервис для продажи остатков строительных материалов после ремонта и аренды инструментов), QRPAY (платёжный сервис, система управления общепитом), «Куписвоё» (маркетплейс фермерской продукции), «Город24» (маркетплейс туристических и развлекательных услуг), «Тёрка» (нетворкинг)

Компании, с которыми сотрудничает команда Антона Бурака: Сбербанк, Альфа Банк, Райффайзен банк, Россельхозбанк, Детский мир, РЖД, Microsoft, «Юлмарт», Минпромторг России, РАНХиГС, Московский авиационный институт

После рождения третьей дочери столкнулся со сложностями в поиске информации о льготах, положенных многодетным семьям. В 2019 году Бурак вместе с создателем благотворительного магазина Danke Shop Андреем Громнюком презентовал первый в Калининграде социальный гид-навигатор. В дальнейшем он трансформировался в независимый социальный проект «Япомогу».

 

---

Во время первой волны пандемии «Япомогу» столкнулся с колоссальной нагрузкой. Этот опыт заставил предпринимателя пересмотреть формат работы сервиса. Бурак полагает, что для того, чтобы обезопасить тех, кто обращается за помощью, необходимо усилить проверку анкет волонтёров. Для этого не обойтись без участия профильных ведомств. Пока проект на паузе.

– В 2020 году ваша команда презентовала местный маркетплейс бытовых услуг «Лабаду». Чем занимались до этого?

– Будучи оператором и монтажёром на местном телевидении, много работал с визуальными материалами. Изучал разные редакторы и программы. В какой-то момент, лет четырнадцать назад, знакомые попросили сделать им сайт, и я согласился попробовать. Тогда среди популярных движков был Joomla, даже не WordPress. Начал и понял, что создание сайтов будет востребовано. Первое время меня ещё болтало между созданием графики, работой с фотографиями и разработкой сайтов – не мог решить, что увлекает больше.

– Что помогло определиться?

– Первый большой интересный заказ. Это было около восьми-девяти лет назад, в Москве уже работала биржа услуг Youdo. Ко мне обратился человек и попросил сделать примерно то же самое. До этого у него уже было три команды, которые этот проект провалили. На запуск оставалось очень мало времени, Youdo активно укреплял позиции. Мы согласились и буквально за два месяца сделали хорошую часть. После чего начался процесс привлечения инвестиций, заказчик предложил зайти на первый раунд. Частные инвесторы были открыты к таким проектам – может быть, не настолько, как десять лет назад, но открыты. Нам удалось привлечь достаточно хорошую сумму на дальнейшую разработку. Инвестиции выдавали заказчику, у меня была процентная доля.

– Что дальше?

– Мы сделали ещё один значимый кусок, мобильное приложение. Протестировали разные гипотезы. Заказчик был очень тревожным человеком, боялся утечек и того, что у него украдут идею – хотя она вовсе не была уникальной, существовал и Youdo, и другие аналоги. Доходило до того, что заказчик арендовал в университете целую кафедру и все студенты, участвующие в тестировании гипотез, подписывали NDA**. На всё это уходило очень много денег и времени, но заказчик продолжал откладывать вывод продукта. Затем был второй раунд инвестиций, но и после него рынок не увидел нашего проекта. Это было абсурдно и неправильно, поэтому я принял решение забрать свою долю и выйти из проекта. Работа над ним дала понимание, что я хочу заниматься именно IT: получился продукт, удалось хорошо проанализировать конкурентов и рынок, понять, какие фишки зайдут, собрать команду. Прежде у меня не было опыта командной работы, всё делал либо в одиночку, либо вместе с дизайнером Митей Фучаджи.  

– Расскажите о команде.

– Ужасно получилось (смеётся). Точнее, получилось, но не сразу. Вначале я обратился к друзьям, они всё испортили. Пришлось переделывать, как минимум, раз пять. Потом нашли молодого гения, который буквально за три дня переписал всё, что мы делали месяцами. Тогда ко мне пришло понимание, что ключевой фактор в IT – это люди. Очень важно было научиться разбираться в них, в их специализации, чтобы адекватно оценивать уровень скилов. В любой индустрии нужно работать не с друзьями, а с профессионалами.

– Вы по-прежнему работаете с делавшими аналог Youdo?  

– Нет, со временем мы разбежались. Остался только Митя.

– Почему разбежались?

– Где-то из-за гордости, где-то из-за зависти. Такого, что кому-то не хватало денег, не было. Просто одним требовалось больше свободы, а другим не нравились наши следующие проекты – так бывает. Единственный раз, когда люди ушли не по личным причинам, был в 2020 году. Кризис, вызванный пандемией, в первую очередь ударил по общепиту, а мы на тот момент обслуживали много компаний из этой отрасли. За несколько недель до локдауна вели переговоры с «Шоколадницей», планировали серьёзный продукт для обучения персонала. Не случилось. По тем проектам, которые всё-таки остались, оплата приходила с задержкой. Поскольку у нас небольшая компания, финансовой подушки не было. То, что приходило, делили на всех, но не всех это устраивало. Сейчас со всеми разработчиками я перешёл на почасовую оплату. Считаю, что с учётом всех рисков для нашей отрасли это самая подходящая модель. Мы все знаем истории, когда в сложной ситуации руководители начинают лгать своим сотрудникам, а потом и вовсе пропадают с радаров, когда становится нечем платить. Не хочу допускать подобной ситуации.

– Один из ваших новых проектов – Beetbarrel. На сайте вы сообщаете, что запускаете в космос стартапы и хотите родить единорога.

– Я отношусь к тем, кто любит всё пересматривать и начинать с чистого листа. Любой предыдущий опыт позволяет создать что-то новое, улучшенное. Beetbarrel появился тогда, когда мы, наконец, откатали практически все возможные ниши – умеем работать как с небольшими локальными производствами, так и с метавселенными на блокчейне. Сегодня мы хорошо понимаем, как устроены криптобиржи и криптофонды, поэтому задумали уйти в область метавселенных, сделать криптопроект. Да, мы говорим о развитии стартапов и о единорогах, но наши планы не ограничиваются только этим. В будущем Beetbarrel сможет объединить все наши сервисы. Мы хотим сделать локальную экосистему для бизнеса, социального и государственного секторов. По этому пути уже идут «Яндекс» и Google, объединяя на своих платформах максимальное количество пользователей. Существует теория, что в будущем мы перейдём от государственного управления к корпоративному –  для этого как раз нужны крупные экосистемы с внутренней платёжной системой. А если в экосистеме можно будет не только тратить деньги, но и зарабатывать, это позволит не зависеть от валютных колебаний. За экосистемами будущее. Поэтому «Яндекс», выпуская новый продукт, сразу же начинает масштабировать его по всей России и странам СНГ.

– Хотите составить конкуренцию?

– Хотим сделать локальную экосистему. «Яндекс» зарабатывает в Москве и Санкт-Петербурге, ему гораздо интереснее миллионники, чем Калининград и другие небольшие города. Их сервисы не учитывают нашу ментальность, в то время как мы уделяем ей колоссальное внимание – это принципиальное отличие наших продуктов. Сейчас в нашем портфеле около десяти разных проектов, включая платёжный сервис. Кстати, у компании, которой мы продали этот сервис, его выкупил «Яндекс» – можно сказать, что мы частично участвовали в создании технологии оплаты по QR-коду. Все наши сервисы могут объединиться и замкнуться в рамках одного города. А dream*** продукт – упаковывать такие экосистемы для других городов.

– У «Яндекса» для этого есть колоссальные инвестиции. Как всё устроено у вас?

– Пока мы развиваем все продукты параллельно, не объединяя. Потребительское поведение, ценности  и интересы калининградцев сильно отличаются от москвичей. Мы продолжаем исследовать и адаптируем под них свои продукты. Сейчас нереально планировать что-либо дальше, чем на полгода – во всём мире стремительно меняются любые процессы, на каждое потрясение нужно успевать реагировать.

– Вы хотя бы примерно считали, сколько потребуется вложений?

– Нет, но пытался. Что касается инвестиций, есть интересная история. Когда я вышел из проекта по созданию аналога Youdo и закончился оговоренный в контракте период, во время которого я не мог делать подобные проекты – у нас, к сожалению, всё ещё распространены подобные соглашения из-за нежелания конкуренции, – мы начали создавать свой аналог. Вскоре у нас появились очень хорошие американские инвесторы. Подобных проектов уже было много, но их заинтересовал именно «Лабаду», потому что им понравился наш подход к визуализации. Можно тратить десятки лет на совершенствование своих навыков, но так и не найти поддержки. А можно сделать интерфейс, который эмоционально зацепит людей, и они будут готовы инвестировать в твой проект. Думаю, что когда мы начнём объединять наши сервисы и приблизимся к созданию экосистемы, увидим новые возможности для развития. В том числе финансовые.

– Знаю, что вы сотрудничали с такими компаниями, как «Детский мир», РЖД и Microsoft. Что делаете для них?

– Кроме собственных сервисов мы занимаемся аутстаффингом. Другими словами, перечисленные компании привлекают наших разработчиков для проектной работы. Мы растим крепкие кадры, находим выход на крупные компании, помогаем нашим ребятам успешно трудоустроиться. Это основной бизнес.

– И это позволяет инвестировать в собственные проекты?

– Скорее, позволяет начать инвестировать. Я противник такого подхода, проекты должны быть самоокупаемыми.  

– А сколько человек в команде?

– Порядка 30 человек, не сотни. Я, наверное, глупость скажу, но у меня никогда не было цели заработать какую-то определённую сумму. Я не строю финансовых планов на год, мне интересно не зарабатывать, а создавать. Вот есть великая идея создать экосистему, которая, может быть, никогда и не реализуется. Но это круто знать, что то, что ты делаешь, ведёт к чему-то большему. Поэтому сейчас мы пробуем объединить людей творческих специализаций, сотрудничаем «Креспективой». У них похожая миссия – сделать креативные индустрии полноценной, прибыльной индустрией. Чтобы для тех, кто классно рисует, создание иллюстраций перестало быть хобби, а стало основным средством заработка. Мы презентовали «Тёрку» на мероприятии «Креспективы» и получили хороший отклик от участников. У них есть запрос на коллаборации, а наш сервис позволяет найти единомышленников и потенциальных партнёров.

– Сервис «Япомогу» вы запускали в партнёрстве с создателем благотворительного магазина Андреем Громнюком. Кому принадлежит идея?

– Андрей давно занимается благотворительностью, а для меня это был первый проект в этой области. Нас познакомили в центре «Мой бизнес», мы быстро нашли общий язык. Изначально я хотел делать печатный каталог с перечнем всех социальных организаций, куда можно обратиться за помощью, Андрей предложил сделать его в «цифре». Мы пообщались со всеми организациями, услышали их пожелания, сделали сервис. Со временем, тоже по запросу, добавили новые функции: регистрация волонтёров, возможность оставлять заявки на помощь.   

– Во время локдауна количество заявок увеличилось?

– Только в первые две недели мы получили свыше двух тысяч обращений. Пожилые люди по правилам эпидемиологических ограничений не могли выйти из дома в магазин, требовалось доставлять им продукты. Увеличилось количество обращений от жертв домашнего насилия. Были семьи, где начинались разборки, когда заканчивались деньги на выпивку. Мы искали тех, кто мог бы дистанционно помочь.

– Речь о психологической поддержке?

– Да, в том числе.

– В благотворительности встречаются случаи мошенничества. У вас есть какие-то механизмы, чтобы избежать этого? Как проверяете анкеты потенциальных волонтёров?

– Это очень правильный вопрос и одна из причин, почему мы сейчас временно остановили работу сервиса. В пандемию у нас просто не хватило ресурсов, чтобы с надлежащей тщательностью проверить тысячи анкет. Была идея написать бота, чтобы он автоматически проверял людей через открытые базы, но не получилось. Приходилось вручную обрабатывать заявки, лично созваниваться с каждым, кто хотел стать волонтёром, и сопровождать, если волонтёру необходимо зайти в дом к тому, кто обратился за помощью. Это время открыло мне глаза на то, как много людей незащищены и нуждаются в поддержке. К сожалению, мы мало говорим об одиночестве пенсионеров и о том, с какими рисками ежедневно сталкиваются женщины и дети, запертые в квартирах с агрессивными мужчинами. Запуская социальный гид-навигатор, мы многое не знали. Своими глазами увидев боль этих людей, хотим перезапустить «Япомогаю». Но теперь для этого нужны совершенно другие ресурсы, поддержка профильных ведомств и социальных служб.

* – Информационные технологии, ** – соглашение о неразглашении, *** – продукт мечты