Всегда оставаясь вольным художником, Евгений Марчелли, похоже, осел в столице. Уже три года он художественный руководитель знаменитого Театра Моссовета. Москвичи всё ещё называют его провинциалом, а жители Калининграда считают своим, хотя он уехал в конце нулевых. О том, как это происходило, режиссёр поговорил с Любовью Антоновой
– Связь с «Тильзит-театром» поддерживаете? Знаю, что когда вы работали в Ярославле, приезжали и ставили спектакли.
– Когда в Москве работал, тоже приезжал и ставил. Последнюю работу, спектакль «Зойкина квартира», поставил в Советске, когда уже работал в Моссовете. И в феврале [2023 года] приезжал, смотрел этот спектакль. В Советске живут мои друзья, знакомые, родные, моя сестра. В Калининграде у меня тоже очень много друзей и артистов, это моя территория.
– Повела внука на детский спектакль, называется «Доктор Айболит», шёл в «Янтарь холле» в Светлогорске. Сначала происходящее на сцене раздражало: подсунули детям этакую мейерхольдовскую символику, с условными декорациями и шикарными, кстати сказать, костюмами. Но в итоге нам дико понравилось. Я никак не могла понять: чья это постановка, откуда привезли? Потом стала искать и оказалось, что действительно привезли – из Советска спектакль «Тильзит-театра».
– Ух ты, серьёзно?
– Да-а-а-а. И я подумала: может, это метод Марчелли до сих пор работает? Можете ли сказать, у вас есть свой метод?
– Наверное, не могу. Потому что я так давно этим занимаюсь, у меня было так много разных подходов к пьесам, что какого-то одного почерка, скорее всего, нет. Такие вещи может человек со стороны увидеть, театровед, исследователь театра.
– Я не театровед, но мне кажется, у вас есть свой театральный язык. Перечитывала ваше интервью «Королевским воротам», которое состоялось в 2009 году – вы тогда уже год руководили Калининградским театром драмы. Меня зацепила фраза, когда вы говорили о своих задачах в театре: «И наконец-то случится в калининградском театре акт искусства».
– Я так сказал? (Смеётся)
– В провинции у театров проблемы связаны с материальными возможностями?
– Театр в Советске был первым театром в жизни, которым я руководил, я там проработал около двух десятков лет. Это как раз пример театра абсолютного минимализма. Мы работали «на нуле» практически. Но я вам скажу, что не всегда приличное финансирование и огромные возможности гарантируют, что произойдёт акт искусства. Иногда как раз в минимализме искусство может проявляться больше, чем в абсолютном достатке.
– Кроме Калининграда, вы работали в Ярославле, Омске, других российских городах. Понимаю, что это не слишком корректно, но вы можете сравнивать и поэтому можете сказать, почему в калининградских театрах почти не происходит «актов искусства»?
– Возможно, это несколько самонадеянно прозвучит, но мне кажется, что самая главная причина и, возможно, вообще единственная, в том, что театр становится театром только тогда, когда приходит режиссёр. Театр может быть каким угодно: богатым, бедным, в нём могут работать очень талантливые артисты или менее талантливые, но если есть режиссёр, театр будет даже в самом маленьком, самом бедном и не самом талантливом коллективе живым и интересным. Театр – это режиссёр. Это не географическое понятие. И в Москве очень непросто обстоит дело с режиссёрами, и здесь не каждый театр – театральное явление. Нет. Далёкий, забытый богом город, а в нём бывает совершенно фантастический театр. Потому что театр – это режиссёр.
– Вот вы пришли в калининградский театр драмы 15 лет назад. Режиссёр со своим видением, со своими идеями. А что сломалось тогда, почему не получилось? Странно, конечно, что мы никогда об этом не поговорили, видимо, вот сейчас это делаем. Я вам прочитаю, как мы закончили интервью в 2009 году: «Женя, мы надеемся, что произойдёт чудо, и вы не уедете!» А вы говорите: «Я тоже надеюсь». И уехали.
– Правда, не собирался, но возникла ситуация. Меня пригласили в Ярославль поставить спектакль. И там, в Ярославском театре, я встретил девушку (актриса театра и кино Анастасия Светлова. – Ред.), она стала моей любовью и музой, и так случилось, что мы сошлись, стали работать в Ярославле и работали вместе десять лет. Это было, пожалуй, самое интересное, самое плодотворное время работы и любви в моей жизни. Так просто случилось. С Калининградом никак не связано.
– Значит, вы не почувствовали, пока руководили калининградской драмой: это провал, я ничего не могу больше сделать?
– Наоборот, мне казалось, что в Калининграде всё возможно. Во-первых, был достаточно молодой, креативный губернатор (Георгий Боос. – Ред.). Он не особо реагировал на то, что против меня поднялась агрессивная волна возмущения определённой части зрителей по поводу спектакля «Дачники». Шум, скандал. Хотя театр и должен немного провоцировать. Боос на это реагировал нормально, продолжая поддерживать и приветствовать все мои идеи. Думаю, в Калининграде история могла бы сложиться, если бы не новая любовь.
– Вы до сих пор вместе с Анастасией?
– Нет, к сожалению, нет. Мы вместе переехали в Москву и были вместе до тех пор, пока не возник Театр Моссовета. К сожалению, я не смог взять её в Театр Моссовета, Анастасия не смогла это принять.
– Театр, получается, переехал вашу любовь?
– Да. Думаю, в этом главная причина. Посчитала предательством, мы расстались.
– То есть выбор стоял между театром и…
– Выбор стоял. Либо театр, либо… либо… ничего! Она мне сказала, что если бы ей что-то предложили без меня, она бы не согласилась. А я согласился.
– Получается, это жертва театру?
– Получается, да.
– Вы сами упомянули этих «Дачников». Я была на спектакле и ничего шокирующего там не увидела. Но последовал донос, вас и труппу обвинили в порнографии, реакция «возмущённой общественности» превзошла крошечный, буквально секундный эпизод с обнажённым актёром. Слава богу, никаких последствий это не имело, но вот вопрос: что было бы сейчас, поступи похожий донос, как вы думаете?
– В разных городах по-разному.
– Спектакль бы закрыли?
– Думаю, могли бы. Сейчас такое время, когда в театре не приветствуются радикальные моменты.
– У вас появились ограничители?
– Да, гораздо больше, чем раньше.
– И вы с ними миритесь?
– Они живут во мне, мои внутренние цензоры. Раньше их было меньше, я был моложе, отвязнее и хулиганистее. Сейчас мудрее, взрослее.
– Известная истина: в молодости мы все бунтари, с возрастом становимся консерваторами.
– Мы все становимся высоконравственными, когда становимся импотентами.
– Да, но вы же режиссёр.
– Да-да-да (смеётся).
– Актёр «Тильзит-театра» Виталий Кищенко сделал карьеру в кино. Он ваш «воспитанник», можно так сказать?
– Мы взаимно воспитывались, друг друга воспитывали. Вместе выросли в «Тильзит-театре», и в «Моссовете» практически все мои спектакли идут с его участием. Артист, с которым мы до сих пор сохранили творческие и человеческие отношения. Человеческие остались со многими, а вот творческие – только с ним.
– Актёров наделяют таким свойством – с ними очень много делают интервью – будто бы они несут в себе смыслы сами по себе. А не режиссёр наполняет их роли содержанием, красками, оттенками. Мне всегда это казалось немного странным. Как вы думаете, в чём парадокс?
– Актёры обязательно обладают собственным содержанием, природой, харизмой. Актёр – всегда индивидуальность. Эту индивидуальность и использует режиссёр. Когда правильно использует, тогда возникает «эффект в квадрате». Если просто интересный актёр, то, к сожалению, он так и остаётся на уровне: «Эх, жалко, такой интересный, а спектакль или фильм неинтересный!»
– Почему тогда у режиссёров не берут так же много интервью, как у актёров?
– Может быть, режиссёры не очень любят давать интервью? Я вот вам признаюсь, не очень люблю… Всегда вымучиваю, потом страдаю, что что-то не то и не так сказал. Потом читаю: такую чушь наговорил! И так мне всегда за это неловко. Известные режиссёры говорили: мы делаем спектакли, мы всё рассказали, дальше словами не очень хотим пояснять. Известный театровед Алексей Бартошевич говорил: не нужно слушать режиссёров, нужно смотреть, что они делают – и это может быть совсем не то, что они говорят.
– А давайте про Театр Моссовета наконец поговорим. В интервью «Ведомостям» вы сказали: «В 60 лет я пришёл в театр с улицы». Как же так. У вас «Золотые маски», вы признаны лучшим провинциальным режиссёром России (Титул «Лучший режиссёр российской театральной провинции» присвоен Евгению Марчелли в 2005 году. – Ред.). Почему с улицы?
– Я имел в виду, что пришёл не из Москвы, а из провинции. Для Москвы это всё равно, что с улицы. И продолжаю оставаться для околотеатральной публики режиссёром провинциальным. Меня за это долбят, в каждой статье про меня пишут «провинциальные замашки», «провинциальные приёмы». Это какая-то особенная фишка московская. Обязательно присвоить человеку некий штамп или клише и этим наслаждаться. Как будто человек из провинции в принципе немножко другой. Я понаехавший. Но если бы я понаехал в 20 лет, то к 60 уже бы стерпелось. А когда я в 60 понаехал, то, наверное, таковым уже и останусь до конца жизни. Человеком из провинции. А у провинции для снобистской околотеатральной публики не тот высокий уровень, не тот стиль, не тот вкус, всё гораздо слабее и пошлее, чем в столице. Вот что я имел в виду, говоря «пришёл с улицы».
– И что вам с этим делать?
– Ничего. Я спокойно с этим уживаюсь и работаю, и в театре у меня сложились нормальные отношения с артистами. Работа с артистами снимает все вопросы. Артисты доверяются человеку, которого они уважают за профессионализм или не доверяются человеку, который формально называется режиссёром. Мне кажется, что те артисты, с кем я работал и работаю в Театре Моссовета, за три года признали во мне профессионала и доверились мне.
– Тогда объясните, как на самом деле вы стали худруком знаменитого московского театра? Не по объявлению же. Какая цепочка событий туда вас привела?
– Александр Владимирович Кибовский, на тот момент руководитель департамента культуры Москвы, пригласил меня для разговора. Спросил, готов ли я рассмотреть предложение возглавить театр. Тогда я был свободным режиссёром, ставил спектакли в разных театрах. В Москве шли пять моих спектаклей. Оказалось, что предложение пришлось ко времени, я был готов снова заняться не только отдельными постановками, а театром целиком, и – согласился. Конечно же, это было очень непростое решение, потому что это большой, известный театр. Театр, в котором шли спектакли, и очень неплохие спектакли, но сам театр почему-то был не очень заметен на театральной карте Москвы.
– А были ещё претенденты, вы что-то знаете? Был конкурс, конкуренты на эту должность?
– Не знаю, мне предложили и всё.
– Легендарный театр! Помню, ещё студенткой стояла на морозе и спрашивала лишние билеты на спектакль в Театр Моссовета. Обычно с лишними билетами нам, провинциалкам, везло, но тогда мы с подругой в театр не попали. Кажется, у меня до сих пор от этого травма.
– Не помните название спектакля?
– Не помню… Хотите сказать, он до сих пор идёт?!
– Не знаю, а вдруг идёт! Правда, уже нет с нами тех звёзд, уже нет Фаины Раневской, Ростислава Плятта, Веры Марецкой, Георгия Тараторкина, Леонида Маркова, Георгия Бортникова и многих-многих других.
– Как вас приняли?
– Поначалу, естественно, с настороженностью, но она пропадает, когда начинается работа. Как ни странно, более опытные артисты гораздо легче в работе, легче идут на контакт.
– Была же история в «Современнике», когда коллектив не принял режиссёра и театр раскололся (после прихода в театр «Современник» худрука Виктора Рыжакова в 2020 году о расколе написал Сергей Гармаш и ушёл из театра. – Ред.).
– Это нормально. От нас тоже ушёл Виктор Иванович Сухоруков. Он ушёл из театра с какой-то обидой на меня, хотя я не успел с ним толком даже поговорить, поработать. Очень жалко.
– Из-за вас ушёл?
– Думаю, у него были на то свои причины, сложности возникли ещё до моего прихода. А с моим приходом доросли до кульминации. Я его спросил, почему он уходит, он сказал, что это не эмоциональное, а выношенное и уже принятое решение. Я попросил его остаться, но он не согласился.
– Моссовет остаётся репертуарным театром?
– Конечно, остаётся.
– Вы же приходите и начинаете всё крушить, как правило.
– Нет. Откуда у вас такая информация? Как правило, везде, где я работаю, я очень бережно и с большим уважением отношусь к тому, что создано до меня.
– Снимать морально устаревшие постановки, начинать что-то новое.
– Я сохраняю весь репертуар, востребованный зрителем.
– А новаторские постановки имеют место в репертуаре театра?
– Да. На сцене «Под крышей» идёт очень много любопытных спектаклей, их ставят молодые режиссёры, начинающие. Проводим лаборатории. В прошлом году проводили Лабораторию московских пьес – молодые авторы писали пьесы о Москве, а молодые режиссёры их ставили. На сцене «Под крышей» идёт два спектакля про Москву. Сегодняшняя молодая режиссура и драматургия очень радикальные. Например, спектакль «Общага-на-крови» по роману Алексея Иванова. Там и резкие высказывания молодых, и сентиментальные. Но на основной сцене идут в большинстве случаев классические произведения. Из моих работ: «БЕСприданница» Островского, «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» Шекспира, «Жёстокие игры» Арбузова.
– «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» вы поставили?
– Да.
– Правда, что это режиссёрская «вышка» такая?
– Есть две режиссёрские «вышки» – это «Чайка» Чехова и «Гамлет» Шекспира. «Чайку» я уже делал, «Гамлета» – нет. Решил: либо пан, либо пропал – это называется идти ва-банк. В новом театре, в котором ты ещё неуверенно себя чувствуешь, да ещё ставить «Гамлета», да ещё, я вам признаюсь, Гамлет – приглашённый артист, не из Театра Моссовета, а из Театра Наций. Это был очень крутой риск. Но мы прошли, прошли этот момент, пережили его, и, в общем, с большим плюсом, чем с минусом. С этим спектаклем мы вошли в лонглист «Золотой маски».
– Но вы не отказали себе поэкспериментировать с «Гамлетом»?
– Каждый спектакль – эксперимент. Каждый спектакль – проба нового подхода даже к известному материалу. Последняя моя работа – недавно выпустил, месяца ещё нет – «Бременские музыканты». Мне казалось, это будет лёгкая постановка, да и сказки люблю делать – в них больше юмора, больше иронии, больше удовольствия. Но всё оказалось не так просто. Театр Моссовета – театр музыкальный, театр, где артисты поющие, где до сих пор идёт рок-опера «Исус Христос – суперзвезда», где играют спектакли-мюзиклы. Моё первое ощущение, что это будет немножко лёгкое исполнение песенок под гитару, быстро исчезло. Пригласили большого специалиста, музыкального продюсера Марию Галлиардт из Московского Театра мюзикла. Она привела с собой оркестр и автора аранжировок. Он очень бережно и аккуратно отнёсся к музыке Геннадия Гладкова, с большой любовью сделал интересные современные аранжировки. Получился огромный, музыкальный, яркий, красивый спектакль. На сцене сорок человек! А я думал, это будет легко. Я на нём чуть с ума не сошёл! Очень оказалась тяжёлая работа.
– Курить снова не начали?
– Нет. Как случился инфаркт, бросил. Мне было 50 лет. И всё. Больше не выкурил ни одной сигареты в жизни. Оказалось, что у меня есть сила воли.
– Вот это круто.
– Чего я никогда не думал про себя.
– Почему вас нет в соцсетях?
– Мне всегда немножко неловко, когда я нахожусь в центре внимания. Даже в зале люблю сидеть с краю. Это моя какая-то особенность. Я очень стеснительный человек.